Почтенное общество
Шрифт:
Входит Соня:
— Прошу прощения, господа, машина уже ждет.
Мужчины встают.
Журналист отваживается на последний вопрос:
— И еще, месье Герен… Ваше вчерашнее недомогание…
— Не было никакого недомогания, — обрывает его Герен. — Россказни газетчиков. Когда я вошел в этот переполненный зал, который ждал меня, волновался, я был потрясен, просто потрясен. Я физически почувствовал ожидание окружавших меня людей. Их нельзя разочаровать, понимаете? Вот… Это были незабываемые мгновения, наполненные переживаниями. Политика, ведь это и чувства тоже.
За журналистом закрывается дверь.
Соня начинает собирать на письменном
— Несколько натянуто, но хороший ответ по поводу вчерашнего дня. Лучше и придумать невозможно.
— Ты нужна мне, Соня. — Герен не знает, как начать.
Соня, удивленная неожиданной интонацией, оборачивается к нему и внимательно слушает.
— Момент сейчас непростой… боюсь, как бы эта история с Субизом не приобрела нежелательный оборот.
Соня приподнимает брови, она явно переигрывает:
— Да что ты? Как это может касаться тебя?
— Совершенно никак. Но прокуратура занимается этим шпиком, которого ты знаешь… Парис, да? Он продолжает свой крестовый поход против Пико-Робер и против нас.
— Да, про ПРГ я читала, но ты-то тут при чем?
— Пожалуйста, Соня! — Тон становится раздраженным. — Не изображай святую невинность. Он уже наведывался в штаб-квартиру ПРГ и, несмотря на очень строгие указания начальства, следил за Элизой до самой галереи. Наверняка что-то вроде устрашения. Мне нужно знать, не приберег ли он какие-нибудь откровения, которые намерен бросить нам в лицо, и…
— …И ты хочешь, чтобы я пошла и спросила у него.
— Совершенно верно. И твердо посоветовала ему прекратить эту опасную игру. Ради его же блага.
— Я не уверена, что подобный поступок — это хорошая мысль, тем более в разгар предвыборной кампании. Осталось продержаться всего-то десять дней. А моя встреча с ним может привлечь к себе внимание. Шнейдера, например.
Герен подходит к Соне, нежно кладет руку ей на плечо, ищет поддержки:
— Конечно, ничего официального, просто дружеская встреча. Я прошу тебя об этом, потому что знаю, что ты можешь. Это в твоих силах. Ваша первая встреча, когда еще твой отец…
Соня на минуту замирает, задумывается. Парис. Она давно не вспоминала о нем. Голос, интонация, взгляд… Да, есть разница. Несколько удивительных мгновений. Но хочет ли она снова его увидеть? Соня протягивает мужу кожаный портфель.
— Ладно. Хорошо веди себя там, в Бордо, без меня. И не делай глупостей. Я вечером приеду.
Из машины, увозящей его к аэропорту Ле-Бурже, Герен звонит Элизе:
— Она согласилась. Вечером все будет ясно.
За кулисами большого зала гостиницы «Хайятт», в двух шагах от Вандомской площади, команда Шнейдера проводит последнюю строгую проверку своего кандидата. Костюм в порядке, точно такой же, как у биржевых воротил. Немного грима придало лицу живости, чтобы подчеркнуть здоровье кандидата № 2. Шнейдер уже дважды декламировал свой текст и тренировался отвечать на каверзные вопросы так, чтобы ничего не сказать. Через пять минут выход на сцену. Ассистент только что сообщил ему, что в зале человек тридцать крупных промышленников и в два раза больше журналистов.
Дюмениль подходит к Шнейдеру и шепчет:
— Наши друзья подтверждают, что ПРГ фигурирует в расследовании уголовной полиции. Некоторые даже доходят до того, что предполагают, будто экотеррористический след лишь приманка. Но не слишком радуйся, хотя я и согласен, что это весьма интересно. Есть некоторые детали: дело
— Не очень.
— Если коротко, то старик Паскье организовал спасение своего предприятия «Центрифор» с помощью государственных денег и группы Пико-Робер. Подозреваю, были большие откаты. В группе, расследовавшей это дело, работал некий капитан Парис, занимавшийся тогда финансовыми нарушениями. Поскольку он очень близко подобрался к Паскье, его продвинулипо службе в Криминалку. И дело было похоронено. Но он, похоже, всерьез затаил злобу.
— Так стоит с ним встретиться? Как ты думаешь? Он может заговорить?
— Можно попробовать.
— Возьмешь это на себя?
— Хорошо. Давай на сцену и будь умницей.
Пьер Марсан работает за пультом в стоящем перед гостиницей фургоне передвижной студии «Франс-2». По знаку режиссера он выводит на экран крупный план лица Шнейдера, затем, следуя за его взглядом, панорамирует по замершему в ожидании, наполненному до отказа залу.
Приближается час обеда, Парис в одиночестве выходит на набережную. Ему необходимо хоть ненадолго освободиться от необходимости общаться. На этот случай у него свои привычки: устричный бар на улице Сен-Жак. Парис не торопится, глазеет по сторонам. Иногда все же нужно воспользоваться тем, что работаешь прямо в центре старого Парижа. Фасад Нотр-Дам, Сена, апсиды церкви Святого Северена.
Звонок мобильника. Короткий взгляд: жена, ежедневный звонок. Парис не отвечает, идет дальше. «Узнать, как дела, чего я добиваюсь. Слишком поздно, слишком все закоренело. Что дальше?» Он решает перезвонить:
— Это я… Прошу, не начинай, пожалуйста… Не по телефону, слышишь… Хорошо, вечером, за ужином… Что? «Астье», в восемь? Хорошо, буду.
Парис вздыхает — придется, выбора нет. Он убирает телефон в карман, поднимает голову: прямо перед ним устричный бар.
Парис входит, усаживается в конце стойки, приветствует официанта. Дюжина устриц, бутылка «пуйи-фюме» — все как всегда. Приносят бутылку, он наливает себе бокал — холодное, как он любит. Напряжение понемногу спадает. Открывает взятую в баре газету. По телевизору в глубине зала показывают Шнейдера перед целой ассамблеей крупных предпринимателей в роскошном обрамлении гостиницы «Хайятт» около Вандомской площади. Звука нет, выключен.
Официант приносит ему устрицы, комментирует происходящее:
— Видели? Роскошно живет этот Шнейдер. По-моему, разницы нет — что один, что другой.
Парис что-то бурчит в ответ, не отводя взгляда от газеты и намазывая маслом ломтик ржаного хлеба.
— Здесь свободно? Я могу присесть?
Знакомый женский голос. Парис поднимает голову: перед ним Соня Герен, усевшаяся на табурет рядом с ним. Удивление сменяется заинтересованностью, он делает официанту знак принести еще один бокал, наполняет его вином и придвигает Соне.
Соня берет его, их руки соприкасаются.
— А мне полдюжины устриц, чтобы соответствовать месье. — Она делает глоток. — Хорошее вино. А вы совсем не изменились. Все тот же бар, и устрицы, и вино то же.
— «Вы»? «Вы не изменились»? Значит, это не дружеская встреча? Хорошо, пусть будет «вы». — Парис выделяет это «вы». — А вы тоже, кажется, мало изменились. И вам по-прежнему нравится это легкое вино. Могу поспорить, что вы пришли сказать мне то же самое, что и в нашу первую встречу: «Не вмешивайтесь в наши дела, оставьте моего отца, простите, мужа в покое».