Почти невероятные приключения в Артеке
Шрифт:
Торжественная печаль охватывает тебя здесь, а окружающая природа подчёркивает её. Здесь оживают тени прошлого и легко говорится о будущем. Наверное, потому, что именно для счастья людей, для свободы нашей Родины не пожалел жизни матрос. Здесь серьёзнее осмысливаешь свою жизнь. Кажется, что Неизвестный Матрос читает твои мысли.
И радуется он, когда дети приветствуют его пионерским салютом или разведут неподалёку свой костёр и усядутся в кружок. Для них он — История. Боевая, героическая, доносящая к ним всё то, что было для него главным, священным и увело его в Вечность.
Гошка с друзьями пробился к костру в первый ряд, где теплее. И поближе к мушкетёрам и Тому Сойеру с его компанией.
— Славная эта девчонка, хоть и важничает, — Беки Тэтчер, — сказал Мокей.
— А вообще, они все мировецкие, Литературные Герои, — сказал Гошка. — Жалко, что я до сих пор мало читал.
— О’кей, — согласился Джон. — Я тоже…
Барон Мюнхгаузен ласково похлопал по Гошкиному животу и во всеуслышание заявил:
— А мы с вами, юноша, полная противоположность не только по возрасту…
Килограммчик смутился.
— Это он соревнуется, — решил выручить его Яков Германович, — набирает вес.
— Он непременно станет чемпионом! Не правда ли, Том?! — воскликнула Бекки.
— Если не лопнет, — предположил Гек Финн.
Гошка растерялся и засопел, но тут как-то сразу возник всеобщий непринуждённый разговор: артековцы стали рассказывать о своём лагере, о Советском Союзе, о современной технике, и о Гошке забыли.
Потом Яков Германович велел подкинуть веток в костёр, отчего сперва потемнело, а потом в небо взметнулся весёлый вихрь колючих искорок, и свет расширил свои владения.
И тут…
— Том! — завизжала Беки, словно её потащили на зубоврачебное кресло. — Мне страшно… — И она указала куда-то через плечо Сойера.
— Эт-то медведь, масса Том, — дрожа от страха, сказал Джим. — Жи-и-вв-о-о-й!
И верно: в нескольких шагах от костра из кустов вышел медвежонок и стал с любопытством разглядывать расшумевшуюся компанию, впрочем, тут же стихшую.
— Ни с места! — скомандовал барон Мюнхгаузен. — Однажды на меня напал медведь таких же необыкновенных размеров. Он растерзал бы меня в одно мгновение, но я схватил его за передние лапы и держал их три ночи, покуда он не умер от голода: ведь все медведи утоляют голод тем, что сосут свои лапы… Не тревожьтесь, я уже имею опыт! Кутю, кутю, кутю, иди сюда…
— О! О! О! О, господин, позволь мне с ним поздороваться! Мой тебя будет хорошо смеять! — вскочил Пятница.
— Глупый ты! Ведь он съест тебя! — сказал Робинзон.
— Ести меня! Ести меня! Мой его ести. Мой вас будет хорошо смеять! Вы все стойте здесь: мой вам покажет смешно.
Он подбежал к медвежонку:
— Слушай! Слушай! Мой говорит тебе!
— Говори, — сказал медвежонок.
Пятница всплеснул руками и хлопнулся на траву.
— Вы… попугай? — растерялся барон Мюнхгаузен.
— Нет, я медведь.
— Просите, я хотел сказать: говорящий?
— Да.
— А как вас зовут?
— Я Арчик, уроженец этих мест.
— О! О! — стонал Пятница, приходя в себя и отползая в сторону. — Моя тебя не будет ести! Понял?
— Да, — сказал Арчик.
— А ты меня?
— И я не буду… Я вообще никому зла не причиняю, у меня покладистый характер.
Арчик, естественно направился к сучкам, поскольку уже был с ними знаком. Гошка торопливо извлёк из кармана Волшебный Уголёк и вернул его медвежонку.
— Возьми обратно, Арчик, спасибо…
— А как же?.. — удивился Арчик. Вы же сучки.
— Дурь это была, Арчик, — честно сказал Гошка. — А для волшебства — личного, понимаешь? — не созрел я ещё…
— Дошло? — спросил Тюля-Люля, сидевший на правом Гошкином плече. — Изредка отдыхай, сиамский бродяга…
Арчик с любопытством глянул на Тюлю-Люлю.
— Это мой друг, — объяснил Гошка. — А уголёк возьми… Глупым я был, Арчик.
— Ну ладно, — сказал медвежонок, пряча уголёк в свою холщёвую сумочку. — Когда созреешь, заберёшь.
— Договорились.
— О чём вы там шепчетесь? — полюбопытствовал Гошкин отец.
— Он вернул мне Волшебный Уголёк, — пояснил Арчик, — потому что ещё не созрел…
И папа всё понял!
— Молодец, сын, — сказал он. — Я бы тоже так поступил…
Поскольку все невольно обратили внимание на Папу, Яков Германович решил, что наступил удобный момент представить его гостям.
— Позвольте познакомить вас, — громко сказал он. — Это писатель…
— О, — воскликнули мушкетёры. — Мсье, для нас большая честь познакомиться с вами. Наш отец Дюма был величайшим писателем всех времён и народов…
— Я люблю англичан, — признался Шерлок Холмс, останавливая говоривших движением руки, — но позволю себе прервать вас вовсе не поэтому; если б не было сэра Артура Конан Дойля, я повторяю: если бы не было его… Но он-то есть, и он — бессмертен!
— Вы сомневаетесь в неповторимой славе Дюма?! — вскричал д’Артаньян.
Послышался звон обнажённых шпаг, и мушкетёры вскочили с мест.
— Ну, полноте, — рассмеялся барон Мюнхгаузен. — У меня не меньше двух авторов — вы поняли меня? Двух!.. И то я молчу…
— Тихо! — скомандовал Дядя Стёпа и свистнул в свой свисток. — Спрятать оружие. Вот так-то лучше…
— Я весь внимание, сеньор, — поднял руку Дон Кихот, — однако считаю своим долгом заметить, что мой автор является гордостью Испании!
— Я не берусь утверждать, что человек, создавший меня, вол всём идеален, — сказал Робинзон Крузо. — Но кто в истории мировой литературы сумел за два месяца написать роман, ставший шедевром?
— Ну, наш старик Дюма был писуч как дьявол! — прогудел Портос. — Он создавал книгу за неделю…