Почтовый круг

Хайрюзов Валерий Николаевич

— Охоту он любил, — сказал Илья. — Может, поэтому трудно было осесть на одном месте. Ведь не каждая женщина могла поехать с ним в Нойбу.

— Деньги он любил, вот что, — вставила Говорина. — Нужна я была — жил у меня, надоела — ушел. Вот работать он умел, про это я ничего не скажу. Крыша у меня протекла, он починил — любо-дорого посмотреть. А аэропорт? Говорят, такого нигде нет. За ним из города однажды приезжали. Башню какую-то старинную, знаменитую перевезли, а мастеров не оказалось. Он и ее собрал. — В голосе Говориной послышалась гордость. — Раньше, говорят, портрет его с доски Почета не сходил, а потом сама не пойму, чего он с этими шабашниками связался. Через них в больницу попал.

«Значит, знает, что Степан в больнице», — подумал Илья.

Посидев еще немного, Чупров засобирался домой. Говорина, набросив на плечи шубу, проводила его до ворот.

— Спасибо, что зашли, — сбивчиво проговорила она. — К Степану я, будет время, слетаю. Не чужой он мне, сын от него растет. Но сами видите, забот хватает. Будете в наших краях — заходите.

Было темно и тихо. Присыпанные снегом дома, казалось, сбились в кучу, смотрели на дорогу редкими огоньками. Заросшие лесом сопки поднимались за огородами. Стоячие дымки над крышами держали на весу черное, засеянное звездами небо, и впервые Илья почувствовал, как мало земли и как много неба; когда летишь на самолете — там всего поровну. И в жизни, наверное, тоже всего должно быть поровну. Но тогда почему одному человеку достается больше одного и недостает другого. «За все нужно расплачиваться», — сказала Варя. Но почему расплачивается слабый? Говорина, например. За свою красоту, за то, что любит бескорыстно? А при чем тогда ребятишки? Их нужно одевать, кормить, они ведь не спрашивают, есть дома что или нет, где взяла, на какие деньги? Может быть, потом спросят, когда вырастут. А сейчас надо, чтобы и у них было как у всех. И она молча выносит все, покрывая свой и чужой грех. А кто покроет мой? Варя?

Слабое все-таки утешение уповать на то, что в другой раз ты все сделаешь по-другому. Другого раза может и не быть, как не может быть и другой жизни. «Но ведь я-то понял, — огорченно подумал Илья. — Хоть поздно, но понял. Почему же тогда мне Варя не верит?»

Минут через пятнадцать Илья пришел в аэропорт. Второй пилот спал. Илья осторожно, не включая света, разделся и лег в постель. Вскоре пришел Шевцов, что-то недовольно бурча под нос, постоял в комнате летчиков, затем ушел к себе.

«Милая от ворот поворот дала», — догадался Илья.

На другой день только к обеду они прилетели в Старую Елань. Утром, как и предполагала Варя, придержал туман. Встретил их начальник аэропорта, бывший военный летчик Иван Сосновский.

— Доктор уехала в Подволошино, — простуженным голосом сообщил он. — Вам сказала здесь ждать. А я вот что думаю, чего зря сидеть? У меня груз для Нойбинского аэропорта лежит. Пакля, гвозди, скобы. Ты давай, пока доктора нет, сгоняй в Нойбу. Лунев ждет не дождется.

Чупров осуждающе посмотрел на Сосновского: неужели не видит, что самолет санитарный, все может случиться, вдруг приедет Варя и понадобится куда-нибудь лететь. Но Сосновский словно не понимал, ждал молча.

— Когда она вернется?

— Значится, так, — покашливая, ответил Сосновский. — Туда шестьдесят и обратно столько же. Там ей час как минимум надо. Потом она еще в Мироново собралась съездить. Работы — за неделю не управиться. У нас вон тоже ее хватает. Буровики в Нойбу перебрались. Груза туда тьма, а самолетов нет.

До Нойбы от Старой Елани сто пятьдесят километров. «Чего сидеть? Можно слетать», — прикинул в уме Чупров.

— Дай радиограмму на базу. Если разрешат, слетаю.

— Один момент. Это мы мигом, — оживился Сосновский.

По лестнице, пристроенной сбоку к стене, он быстро забрался на вышку. Через несколько минут высунулся наружу.

— Все в ажуре. Можешь вылетать!

— Тогда в чем дело? Давай загружай свою паклю, — сказал Чупров. — Только по-быстрому.

Сосновский, надвинув шапку на глаза, колобком скатился с вышки, подошел к Чупрову и просительно взглянул ему в глаза.

— Там немного: несколько тюков да пара ящиков. Грузчиков, сам знаешь, нет. Поможете?

— Вот так всегда. Слетай да еще загрузи, — пробурчал Чупров. — Что я тебе, грузчик?

— Да я помогу, — засуетился Сосновский. — Ты только самолет к складу подгони. Груз легкий, всего тонна. Мы его мигом забросаем.

Не смог Чупров отказать бывшему асу. И слетать согласился, и сам же загрузил самолет.

После взлета пятнадцать минут они летели строго на север, пока не выскочили на Тунгуску. Над ней сломали прямую линию полета и взяли курс на Нойбу. Чупров отметил: чисто стало над тайгой, не то что в декабре. Воздуху много. Значит, прибавился день. В декабре солнце в эти часы цепляло горизонт, а сейчас между капотом самолета и солнцем уже образовался просвет, и в этот просвет наплывала, будто проявляясь на фотобумаге, нойбинская Верблюд-гора, хотя до нее было еще около ста километров. «Хорошая погода стоит, — подумал Илья. — Видимость — миллион на миллион. Солнышко к лету покатилось».

Лунев не шелохнувшись сидел на бревнах, поджав под себя ноги, будто и не покидал своего места. На нем была старая каракулевая, с кожаным верхом шапка, которую несколько лет назад он выменял у Юшкова, отдав ему взамен ондатровую. Желтая обшарпанная кокарда, которой полагалось быть посреди лба, смотрела куда-то в сторону поселка. И лишь глаза, темные, блестящие как пуговицы, запрятанные в узкие щелочки, приветливо глядели на летчиков.

— Вот хорошо, что ты прилетел. Подожди меня маленько, — протянув руку, быстро проговорил Лунев. — Я домой сбегаю. Шкурку я ему достал. Добрая шкурка, огонь.

— Не надо, Тимофей Петрович, — остановил его Илья. — Некому ее дарить. Мария замуж за другого вышла.

— Э, паря, добегался, — причмокнул губами Лунев. — Надо было ее сюда везти. А там… Там оно, конечно, все могло быть.

Лунев почесал затылок, нащупал рукой кокарду, сдвинул ее немного в сторону лба, подставив при этом к носу ладонь ребром, — так обычно делал Юшков, проверяя местонахождение кокарды. И ничего, что уже через минуту шапка по-прежнему сидит криво, главное — все сделано по правилам.