Почтовый круг

Хайрюзов Валерий Николаевич

— Завтра снова лететь. На прииск Удачный, — желая уйти от неприятных расспросов, сказал Илья.

— На прииск, говоришь? — Оводнев повернулся к летчику всем телом. — Там ведь мой отец похоронен.

В прошлом году мы школу там строили, и вот я как-то решил разыскать могилу. Не нашел. Все заросло, сровнялось. Ничего не осталось от человека. Для чего жил, чего хотел! Никому не известно.

Оводнев стиснул зубы, на щеках вспучились желваки.

— Пока живешь — всего хочется, — горестно продолжал он. — Стараешься от других не отстать. А стоило рвать жилы? Мне бы подлечиться, отдохнуть, так нет, все мало было.

Оводнев на секунду задумался.

— Вот что, Илья, — уже другим, заставившим Чупрова вздрогнуть, хриплым голосом произнес он. — Здесь у меня под матрацем деньги, сберкнижка. Всего пятнадцать тысяч. Если что со мной случится, забери их себе. Похоронишь меня, а то и закопать некому будет. — Слабая усмешка поползла по лицу Оводнева. — Закопают, конечно. Еще никто по эту сторону не оставался. Я знаю, парень ты надежный, сделаешь все, как надо. И поминки справь как полагается. А что останется, распоряжайся как своими. Ты не бойся, деньги не краденые. Заработал. Все хотел заново жизнь начать, а выходит, свою, которая была, зря прожил. Вот тебе мой совет: живи сейчас, каждый день и не откладывай на завтра. Деньги — что бумага. Здоровье на них не вернешь. Все равно растащит кто попало. А тебе они пригодятся.

— Степан Матвеевич, ты, думаешь, один с такой болезнью? Вылечат, — неуверенно произнес Илья.

— То-то и оно, что не один. Я ведь все, Илья, чувствую. Человек, он ведь как устроен, ему говорят, а он верит, вернее сказать, заставляет себя верить, цепляется на соломинку. Только самого себя не обманешь. — Оводнев тяжело вздохнул, сжал посиневшие губы. — Организм, он чутко слушает себя и когда-нибудь скажет: все, не могу больше, нет сил… Умирать, конечно, не хочется. Походил бы еще, погулял, а чувствую: не выкарабкаться, — с глухим присвистом закончил Оводнев.

Скрипнула дверь, в палату заглянула Варя, глазами поманила Илью в коридор.

— Иди, Илья. Варя тебя зовет. — Голос у Оводнева потеплел. — Счас тебе про меня, про мою болезнь конспиративно говорить будет. Чтоб я не услыхал, чтоб не волновался. Так ты ей скажи: в дом инвалидов не поеду. Нечего и себя и людей мучить.

— Степан Матвеевич, что ты раньше срока себя хоронишь? — возмутился Чупров. — Уж от кого, а от тебя я не ожидал. Вчера я в Нойбу паклю завез, говорят, скоро аэропорт строить начнут. Без твоей помощи не обойдутся. А там еще в Старую Елань Сосновский собирается тебя пригласить.

Оводнев некоторое время молча смотрел на Илью, улыбнулся одними глазами:

— Уж кого, кого, а плотников всегда найдут. Что, на мне свет клином сошелся? Не хочу я больше ничего. Все. Сгорел. Отжил. Хватит.

Сердце у Чупрова сильно застучало. Едва сдерживая себя, он медленно, с расстановкой проговорил:

— Наталью Говорину я сейчас привез. Из тайги привез. Считай, с того света выдернул.

— Как, Наталью? — округлил глаза Оводнев. — Где, где она? Обманываешь!

— Здесь она, — кивнул головой на дверь Чупров.

— А ребятишки?

— А ребятишки там. В Шаманке. Одни остались. И сын твой там.

— Илья, родной ты мой, — сбиваясь на свистящий шепот, пролепетал Оводнев. — Сходи, попроси коляску. Я хочу к ней.

— Не пустят. Она сейчас в операционной, — ответил Илья. — Завтра навестишь.

Варя ждала в коридоре. Они вышли на улицу. Молча дошли до больничных ворот и свернули в сторону Вариного дома.

— Как она там? — спросил Илья, ожидая, что вот-вот Варя остановится и скажет ему до свидания.

— Говорина?.. Ничего. Плачет. Детей жалко. Тяжелый сегодня день. Устала я.

— Послушай, Варя, а с кем ты сына оставила? — осторожно спросил Илья.

Варя удивленно взглянула на него, помедлив, ответила:

— Мама ко мне прилетела. Забрала его к себе.

— Значит, подальше от меня отправила!

Илья ждал, что же ему ответит Варя.

— Знаешь, Илья, я ведь специально на этот рейс попросилась… Услышала, что ты летишь, и попросилась, Я тогда уехала и решила: все, конец. А потом письмо пришло от Воробьевой. Давай, пишет, Варюха, к нам. Приезжай и сына привози. Ты не смотри, что она такая с виду грубая, на самом деле она добрая. Вот возьми Оводнева. Она за ним, как за малым ребенком, ухаживает. Белье стирает, по ночам дежурит. Привезли-то его, сам знаешь, чуть теплого. Инфекционный миелит. А тут ты еще с этим спиртом. Разозлилась я тогда на тебя… Думала про себя: ездит, хлопочет для других, а ко мне не мог приехать. Знаешь, как обидно было. Ну почему ты тогда не приехал, не разыскал меня!

— Я же тебе писал, а ты не ответила.

— А кто была та девушка?

— Да она мне никто! — воскликнул Илья. — Просто школьная подруга. Может, у нее и были какие планы, кто ее знает, но у меня-то их не было.

— Вот как! — Варя с интересом поглядела на него. — Честно говоря, до сегодняшнего дня я не предполагала, что на тебя можно положиться. Я ведь знаю: ты не должен был взлетать с озера. Мне Сосновский все объяснил, пока ты к соснам ходил.

Илья оглядел улицу. Городок спал. В окнах домов уже не было света, редкий ряд фонарей на столбах освещал пустую улицу.

Чупрову не хотелось идти в общежитие, не хотелось шагать одному по скользкой заснеженной дороге, догадываясь, что и Варе не хочется оставаться одной.

— Вот что, Илья, — сказала Варя, проследив за его взглядом, — иди домой, тебе, наверное, рано вставать.

— Может, к тебе зайдем, чаю попьем? Я ведь у тебя еще так и не был.

— Как хочешь, — отстраненно произнесла она и достала из сумочки ключ.

Утром Илья заскочил к себе в общежитие и неожиданно увидел Юшкова.

— Ну, брат, трудно застать тебя, — сказал Юшков. — У ребят спрашиваю, говорят: где-то на кругу. Не надоело еще?

— Ага. Замотался, — рассеянно ответил Илья. — Бросил бы все и уехал отсюда… Вчера женщину привез. Помнишь шаманскую почтальоншу? В последнее время она в лесу работала, сучья рубила. А тут такая штука приключилась, прямо на работе скрутило ее. Четверо ребятишек осталось, один из них сын Оводнева.