Почтовый круг
Шрифт:
— Не могу я, Аня, без самолетов, — признается Погодин. — Вот увидел сегодня Мишку Худоревского. Посидели поговорили. И, ты знаешь, захлестнуло сердце, будто кипятком окатило. Так к ребятам потянуло! Давай, может, в аэропорт переедем?
— А жить где будем? Ты об этом подумал? — остановила Анна мужа. — Видите ли, окатило его! Водка тебя окатила. Ты хоть знаешь, парнишку хулиганы избили и деньги вытащили. Приехал — живого места нет. В чем ребятишек в школу отправлять будем?
— Не шуми, мать, — вяло отбрехивался Погодин. — Я его по
Анна устало и уже беззлобно, с легкой усмешкой посмотрела на мужа. Уж кто-кто, а она-то знает: выкручиваться опять придется ей.
На другой день сняла с себя Анна золотые сережки, завернула в тряпочку и поехала в город. К вечеру привезла ребятишкам ботинки, портфель, тетради — все, что положено иметь школьнику.
24 июня, утро
Почему я раньше не завел семью? Жил какой-то бездумной жизнью: день прошел — хорошо, о завтрашнем не думал. Казалось, впереди будет еще столько времени — все успею. Сейчас понял, как я ошибался.
Когда мы падали в тайгу, Изотов ведь испугался не за себя, а за детей. С кем они останутся, если погибнет. К ним он летел. А к кому выйду я?.. Как Тамара живет? Согласится ли быть женой?
VIII. Из жизни Федьки Сапрыкина
Через несколько дней Федька Сапрыкин, как и обещал Васька, вернул деньги. Сделал это не сам, а передал через Косачева. И с того дня прилип к ребятам. Едва появится солнышко, уже сидит на бревне и стучит по нему камнем, дает условный знак.
Интересным парнем оказался Федька. Жил самостоятельной жизнью, ходил куда вздумается, ночевал где придется. Любил путешествовать на товарняках. Один раз даже попытался съездить в Москву. Жаль, ехать долго, шансов попасться много. Но и так забрался далеко, сняли за Красноярском. Рассказывал, например, что отец у него был летчиком, потерялся где-то на Севере. Ребята слушали, открыв рты, недоверчиво хмыкали.
— Спросите у моей бабки, — обиженно говорил он. — Я вот денег подкоплю, искать поеду.
На чердаке бабкиного дома, где жил Федька, хранилась целая библиотека. Каких только книг здесь не было! Затертые до дыр, без переплета, валялись они в углу, покрытые пылью. Отдельно на подоконнике лежали старинные книги в кожаном переплете.
— Эти не трогайте, — предупреждал Федька, — они на продажу.
— А про летчиков есть? — спрашивал Сережка.
— Про летчиков — на толевой фабрике. Если желаете, то можно слазить.
Толевая фабрика была рядом с предместьем. На ее территории за забором находился склад утильсырья, который состоял из двух частей: бумажного и тряпичного. Этот склад для поселковских ребятишек будто медом намазали. В бумажном отделе были свалены списанные из библиотек старые книги, подшивки журналов, газет. Покопаться — найдешь шитые золотом офицерские погоны, царские бумажные деньги, кругляши телеграфных лент, пачки неиспользованных железнодорожных билетов.
Мальчишки забирались на склад, таскали телеграфные ленты, бросали их через провода, цепляли на рубашки погоны, но больше всего притягивали, конечно, книги.
Сторожила склад Федькина бабка, толстая и неповоротливая. При ней ребятишки лазили без опаски, она не могла подойти, подкрасться незамеченной, кричала загодя. Побросав книги, ребятишки прыгали через забор, скрывались в ближайшем кочкарнике. Заколачивая дыры, бабка громко ругалась, ее голос далеко разносился над болотом. Этим обычно все и заканчивалось. Очень часто бабка ложилась в больницу, и тогда склад сторожил Гриша-тунгус. При нем ребятишки лазить боялись. Но с Федькой, конечно, действовать можно смело, на фабрике он, считай, свой человек.
— Только договоримся так: мне лазить нельзя, бабка узнает — убьет. Я буду караулить. Чуть что, дам сигнал. Себе можете брать, что хотите, — разрешил Федька, — мне — книги в кожаном переплете.
На другой день ребята собрались за поселком напротив толевой фабрики. Сидели в боярышнике, поглядывая на высокую фабричную трубу, ждали, когда она перестанет дымить, когда уйдут рабочие, тогда они на плоту переплывут через озеро.
— Не бойтесь, — успокаивал их Федька. — Сегодня бабка дежурит, ушла с утра, сам видел.
Ребята благополучно пробрались на склад, стали развязывать тюки с макулатурой. На полу, под тюками, бегали, шебаршили мыши. А когда по крыше склада забарабанил редкий дождь, ребята осмелели: кому в непогоду вздумается проверять, что тут делается. И просчитались. Неожиданно открылась дверь, и на пороге появился Гриша-тунгус. Черное прокопченное лицо его сияло хитрой улыбкой:
— Попался, голубчик!
Что-то оборвалось внутри у Сережки, он бросил взгляд на спасительную дыру, но до нее было далеко. Васька, застывший за тюком макулатуры, умоляюще смотрел на него. И тогда Сережка шагнул к сторожу. У Гриши от удивления вытянулось лицо: обычно шпана бросалась кто куда, а тут попался сознательный. Он положил руку на Сережкино плечо и повел его к проходной.
Черная труба фабрики, будто штык, вспарывала низкие облака, и оттуда сыпал дождь. Где-то сзади брякнула доска в заборе, и Сережка завистливо вздохнул: Васька был на свободе.
«Чтоб ему сгореть на том свете, морде каторжанской. Чуть что, я свистну», — мысленно костерил он Федьку. На душе было гадко и тоскливо, а боялся он одного: как бы Гриша не повел его в школу. Тогда, считай, труба, как пить дать вытурят из школы.
Возле проходной Гриша замедлил шаг, достал из кармана пачку папирос, сунул одну в зубы, вытащил коробок, прижал его к груди, чиркнул. Сережка стрельнул по сторонам глазами. Проходная рядом: несколько прыжков — и на улице, но он знал, еще никто не уходил от тунгуса. Крепок Гриша на ноги, как лось.