Почтовый круг
Шрифт:
— Сиротки, за что же такая на вас напасть, — сгорбилась хозяйка, стараясь не встречаться со мной глазами. — Может, поживете пока в маленькой, а там видно будет. Комната теплая, высокая.
Я сходил, посмотрел комнату. Там стоял диван, старинный шкаф, на стене висели санки, стиральная доска. Раньше у хозяйки здесь была кладовка, снизу доверху заваленная всяким хламом, она стаскала все на чердак, комната освободилась.
«На худой конец одному жить можно, но куда же с ребятишками?» — подумал я.
— Шкаф можно убрать,
— Нет. Мне это не подойдет, тесно.
— Что ж, хозяин-барин, — обидчиво вздохнула она.
— Ребятишкам заниматься надо, а тут негде.
— Можно и на кухне.
Она коротко вздохнула, оглядела ребятишек.
— Здесь соседка комнату сдает, двадцать квадратов, солнечная сторона, попьем чаю и сходим.
Было уже темно, когда мы пошли к соседке. Поднялся ветер, с крыш сыпался черный снег, пахло дымом. Дома бессмысленно смотрели на засыпанные снегом кладовки, на желтые поленницы дров, жалобно поскрипывали ставнями, точно устали ждать того дня, когда придет их черед на слом.
Хозяйка шла осторожно, боялась поскользнуться. Когда ветер дул особенно сильно, она останавливалась, прикрывшись рукой, концом платка вытирала глаза. Долго барабанила в ставень к соседке. Рядом, громыхая цепью, рвалась собака.
— Кто там? — тихо спросили через окно.
— Открой, Михайловна, это я, — крикнула хозяйка, — дело есть.
Женщина вышла не скоро. Мироновна показала глазами, чтоб я подождал, засеменила навстречу. Они о чем-то пошептались.
— Уже пустила, — сказала соседка, разглядывая меня. — Кабы раньше.
Мне это было знакомо. Обычно стараются пустить одиноких. С ребятишками возни много, они и спичками балуются, и стекло разбить могут.
— На нет и суда нет, — сказала Зинаида Мироновна.
Мы спустились вниз по переулку, перешли улицу, потом свернули еще куда-то. Отыскан нужный дом, хозяйка вновь забарабанила в окно. Я загадал про себя: если выйдет мужчина, то нас пустят на квартиру.
— Кого надо? — из ворот выглянул мужик.
— Семен, я слышала, студенты съехали от тебя.
— Скатертью дорога. — Мужик сплюнул, длинно выругался.
Был он какой-то взлохмаченный, помятый, наверное, мы его подняли с постели.
«Вот так угадал, — усмехнулся я. — Лучше на вокзале жить, чем у такого».
— Пойдемте! — я тронул за рукав Зинаиду Мироновну, она поняла, подтянула концы платка, запихала под него выпавшие волосы, повернула от дома на дорогу.
— Зачем приходила? — крикнул вслед мужик.
Мироновна махнула рукой. Мы свернули на другую улицу. Она, видимо, не теряла надежды найти квартиру.
— Зинаида Мироновна, я, пожалуй, пойду, ребятишки одни.
— Ага, иди, а я тут еще кое-куда забегу, старики живут, может, и пустят.
Она боком засеменила через дорогу.
Я поднялся по переулку вверх, но неожиданно для себя попал в тупик. Переулок оказался глухим. Пришлось возвращаться обратно. Я вернулся на улицу, спустился вниз и вышел на узенькую улочку, она вывела на пустырь. Ветер хлестал в лицо, обжигал щеки, здесь он чувствовал себя вольготно. Где-то рядом поскрипывал забор, через пустырь текла поземка, возле ног, прихваченная старым снегом, трепыхалась бумага. На противоположной стороне стоял дом под снос, без окон, он был как простреленная каска, уже никому не нужный, пустой.
«Вот тебе раз, потерял ориентировку», — посмеялся я над собой. У меня было ощущение пустоты, когда вокруг тебя вроде бы знакомые предметы, но ты не знаешь, что делать, куда идти. «Может, пойти постучать в дом?» Я пошел к ближайшей калитке и вдруг увидел впереди на улице женскую фигурку, обрадовался, бросился догонять.
Это была Зинаида Мироновна.
— Откуда ты? — удивленно посмотрела она на меня.
— Дорогу потерял.
— Тут надо было во второй переулок, я забыла тебе сказать.
Она взяла меня за руку, свернула за угол дома. Дорога пошла в горку, хозяйка, одолев половину, остановилась передохнуть. Я решил воспользоваться возникшей паузой.
— Ну что, нашли?
— Видишь, какие люди есть, — вздохнула она, — одного бы пустили, а с ребятишками…
У хозяйки полы пальто то разлетались на ветру, то заплетались в ногах. Я боялся, что она упадет, крепко держал ее за руку.
— Живи пока у меня, — задыхаясь, говорила она. — В тесноте, да не в обиде.
— Нет, Зинаида Мироновна. Не буду я здесь жить. Съезжу сейчас к дядьке, может, у него останусь.
— Э, мил человек, будешь ли ты там нужен, — пропела хозяйка. Она тоже расстроилась, ей вроде бы неудобно было передо мной. Я вспомнил, что у Зинаиды Мироновны никогда не было своих детей, поэтому она так старалась для меня.
— Он врачом работает, говорят, недавно квартиру получил.
— Врач, говоришь? — переспросила хозяйка. — Ну, тогда поезжай. А я еще завтра поспрашиваю, авось чего-нибудь найду. Ты мне адресок оставь, мне показаться хорошему врачу не мешало бы. В последнее время голова кружится, будто пьяная, а наши врачи разве правду скажут! Я и на пенсию ушла из-за этого.
«Поживу первое время у него, а найду квартиру — переедем», — думал я. Когда-то студентом дядя Володя каждое лето жил у нас. Мы любили его. Был он веселый, придумывал разные игры. До сих пор помню, как он подарил альбом для рисования, в поселке это была редкость. Когда он появлялся в доме, все, что было у матери в запасе, выставлялось на стол. Дядя Володя не ломался, как это делали другие, вел себя по-свойски, чем несказанно радовал мать. «Все-таки учеба, она силы тянет», — говорила мать. «Обязан я вам, — смущенно бормотал он, — до конца дней своих». — «Выучишься, нас лечить будешь», — смеялась мать.