Под черным знаменем
Шрифт:
Приблизительно к концу 1923-го в Париж перебрался Нестор Махно, было тогда ему только тридцать пять, но за плечами – каторга, три ранения, тюрьма в чужих странах и бесконечное нервное и физическое изнурение. Как он выбрался из данцигской крепости, не ясно, Галина Андреевна кратко сообщила лишь (очевидно, и муж ей о подробностях не говорил по законам революционной конспирации), что побег был классическим, «будто в книгах»: простыня, разорванная на веревки, перепиленная решетка и что-то еще в том же роде. Как было на самом деле – узнаем ли когда?…
Теперь два слова о западных источниках эмигрантской жизни Нестора и Галины. Летом 1990-го со мной связался работавший в московских архивах профессор из Дюссельдорфского университета Дитмар Дальман. Оказалось, он давно уже сосредоточился на
надо бы назвать – «Земля и свобода»). Книгу я вскоре получил и прочел, очень позавидовал немецкому коллеге: многие источники (пресса, в том числе махновская, воспоминания, труды западных историков и т. п.) мне были и ранее, как и теперь, недоступна. С душевной болью читал я, как он перечислил полдюжины исследований о Махно, вышедших на Западе с 1969 по 1982-й – Париж, Лондон, Милан…
Уважаемый коллега Дальман сообщил некоторые, мне неизвестные до тех пор, уточнения об эмигрантской судьбе Нестора. Во Францию он прибыл из Данцига «в середине июля 1924 года». Вскоре Махно с помощью Волина и другого именитого анархиста, выходца из России Александра Беркмана связался с анархами Запада и даже Латинской Америки. Аршинов составил от имени Махно «Организационную платформу», где повторяется все знакомое и давнее: революция… классовая борьба… Излагать этот и подобные «манифесты» ныне очень скучно. Надоело.
А в заключение от своего имени и от возможных читателей нашей книги выражу благодарность немецкому коллеге за его столь нужный и полезный для меня труд, а также за то, что он неоднократно ссылается на мою давнюю статью.
Остановимся еще на одной западной публикации на ту же тему. Впрочем, «западная» она лишь отчасти: автор ее – бывший советский гражданин П.Литвинов, внук известного ленинско-сталинского наркома. Свою пространную статью о Махно он опубликовал в Голландии в 1987 году (Международное обозрение социальной истории, т. 32). Меня он назвал почему-то «официальным историком» (вот уж непривычно!) и, естественно, оспорил некоторые положения моей давней работы. Пусть, но статья-то бывшего «диссидента» оказалась куда как слаба, и не потому даже, что новых интересных материалов не содержит, а отмечена какой-то истерической апологией Махно и его «движения». Даже Аршинов писал о своем соратнике сдержаннее. Есть и ошибки, даже комичные. Например, о периоде с «конца января – начала февраля 1920 года» он говорит как о «борьбе с Врангелем», хотя даже из учебников известно, что во главе белых оставался еще Деникин, а Врангель пребывал в Константинополе. Ну, ладно уж… Главное в ином: Литвинов, не стесняясь, пишет, что в разгроме Деникина, а потом и Врангеля заслуга Махно «была решающей». С этим даже спорить не стоит. Впрочем, политическая сторона дела тут проглядывается: бывший «диссидент» как бы опять приглашает народы нашей страны развернуть черное знамя мятежей, уже в условиях «перестройки»…
…Поселились Нестор с Галиной и крошечной Леной в Париже. Французского они, разумеется, не знали, практических профессий не имели (преподавать украинский язык тут было некому, а для учительницы русского языка у Галины Андреевны не имелось диплома, напомним, она очень рано покинула Университет Святого Владимира, ныне Киевский). И началась мученическая жизнь, как у великого множества иных российских эмигрантов, а насчитывалось их к началу 20-х годов ни много ни мало около двух миллионов – целая европейская страна! Конечно, это были пустяки в сравнении с теми муками, которые впоследствии пришлось терпеть жене и дочери Махно на своей родине.
Чем-то помогали им местные организации анархов – русские, французские, даже американские, они-то все уж были подлинными интернационалистами, принципиальными, так сказать. Относительно этих связей Галина Андреевна рассказывала мне очень скупо, и понятно – разговоры наши шли в 1968 году, время не либеральное, а она не была реабилитирована, поэтому, естественно, находилась под «наблюдением». Однако косвенно эти связи проявились в подробном рассказе ее о деле и судьбе бывшего российского гражданина Шварцбарда. Напомним эту когда-то очень громкую историю.
25 мая 1926 года в Париже на улице тот самый российский
– Убийца Петлюры Шварцбард был анархист и знаком с Махно, болел туберкулезом, часовых дел мастер. Он входил в еврейскую анархистскую группу, собирались по праздникам в кафе, Махно и я это кафе посещали, там же и познакомились с ним. Он был из русских евреев и хорошо говорил по-русски. После убийства еврейская общественность, даже не анархистская, ему очень помогла. Защищал его знаменитый адвокат Торез (он, кстати, помогал мне уладить конфликты с французской полицией). После оправдания он вернулся к профессии часовщика. Махно все это не нравилось, он говорил, что сам Петлюра, безусловно, не был погромщиком, а если его отряды этим и занимались, то сам Петлюра это вряд ли бы одобрил. Махно писал об этом либо в «Деле труда», либо в «Рассвете» (анархистские издания в Париже. – С. С). Знакомы они лично не были, Махно не любил Петлюру. До войны Шварцбард дожил, дальнейшая судьба его мне не известна.
Не говорила мне прямо Галина Андреевна, даже не намекала, но полагаю, и имею основания это предполагать, что семейная жизнь их распалась. Жили они врозь, Елена воспитывалась в семьях знакомых анархов, училась во французской школе, украинского языка не знала вовсе, русский быстро забылся.
Связи с родиной у них почти не было. Махновское движение никаких плодоносящих ростков на Украине не оставило. Один из видных махновских атаманов Лепетченко в двадцатых годах мирно торговал мороженым. О Задове уже говорилось. Теперь о третьем уцелевшем командире Махно – Викторе Белаше. Из него, видимо, выудили в ГПУ все нужные данные (агентура – вещь бесценная для подобных учреждений), а потом до времени отпустили.
В тюрьме В.Белаш написал свои «воспоминания» об истории махновского движения. Объемистый этот труд опубликован лишь частично (В. Ф. Белаш. «Воспоминания о гражданской войне». Харьков, 1930), до сих пор ценнейшее свидетельство ближайшего сподвижника Махно у нас плохо использовано и недостаточно оценено. Как я слышал, на Украине вскоре готовится полное издание этого весьма примечательного исторического источника.
…Прошли годы, десятилетия. И вот в Москве, прочитав мою статью, в 1976 году ко мне пришел сын Белаша – Александр Викторович, рассказал: отец был 1893 года рождения, после окончания гражданской переехал на Кубань, в тридцатых годах проживал в Краснодаре, работал механиком при мастерской союза охотников, там его арестовали, и 30 декабря 1937-го приговорили к расстрелу; 29 апреля 1976 года Белаша Виктора Федоровича посмертно оправдали «за отсутствием состава преступления».
Полон драматизма и рассказ Галины Андреевны:
– Летом 1919 года расстреляли моего отца (это когда Махно объявили «вне закона». – С. С.), мать просила его скрыться, но он сказал, что не может отвечать за дочь, которая без его согласия сошлась Бог знает-с кем. Расстреляли его после митинга вместе со священником и учителем, который преподавал махновцам атеизм, – всего их было семь человек. Мать моя умерла от голода на Украине в 1933 году.
А вот судьба и старшего брата Галины Андреевны (цитирую ее письмо ко мне от 22 декабря 1968 года): «Приблизительно в 1935 году брат Николай, высланный из Киева в село Песчаный Брод, писал мне, что приехал он туда с семьей – женой Юзефой (Юзей) и тремя детьми – двумя мальчиками, Сережей и Женей, и девочкой Галей. Поселились они там в нашей хате. Жить было невероятно тяжело. Все они были очень ослаблены и истощены. Не в силах были даже засадить и обработать огород. Дети буквально умирали с голоду. Посовещались с женой, брат решил «разойтись» с ней до лучших времен. Юзя с Галей должны были вернуться в Киев и там как-нибудь устраиваться. Мальчиков решили оставить на вокзале в Кировограде в надежде, что их подберет милиция и устроит в детдом. Отец усадил их на скамейку на вокзале и ходил вокруг и наблюдал за ними до тех пор, пока их наконец подобрала-таки милиция».