Под черным знаменем
Шрифт:
Заняв тот или иной город, махновцы считали необходимым разрушить тюрьмы, так как «свободному народу они не нужны». П.Аршинов подробно рассказал о подобных событиях, которые иногда превращались в настоящие театральные действа. Тюрьмы обычно взрывались, а находившиеся в них уголовники отпускались на свободу, часто пополняя собою махновские отряды. Гораздо хуже приходилось политическим противникам махновщины. К ним применялась только одна мера наказания – смерть. В Екатеринославе махновцы уничтожали не только пленных офицеров белой армии, но и членов их семей. Расстрелы происходили на берегу Днепра, а трупы бросали в воду. В этом принимал непосредственное участие
Еще хуже обстояло дело в «махновии» с жизнью хозяйственной: помимо общих причин – разрухи, распада привычных экономических связей и т. п. – здесь сыграл роль убогий анархистский догматизм, вредный, как и всякий иной. Махновцы разрешили хождение всех видов денежных знаков, от царских и деникинских до советских, анархистские идеологи страшно гордились этой мерой как архиреволюционной. Не надо быть финансистом, чтобы понять: подобное привело к полному хаосу денежного обращения. В коллекции автора есть купюра времен Временного правительства («керенка») достоинством в пять рублей, на которой стоит грубая надпечатка, выполненная резиновым штампом на украинском языке: «Гоп, кума, не
журись, у Махно гроши завелись». Если бы от махновской «экономической политики» осталась бы только эта ассигнация, добавлять уже ничего не надо.
Однако добавим. Один деятель профсоюзов Екатеринослава вспоминал по горячим следам событий, как в ноябре 1919-го к ним на заседание явился один из махновских атаманов (имя его в источнике не названо). Новоявленный Адам Смит заявил буквально следующее: «У вас есть заводы. Мы освободили «ас от золотопогонников, теперь устраивайтесь сами. На заводах есть железо, есть проволока, канаты, ремни; продавайте это или меняйте на хлеб. Мы вам мешать не будем, наше дело воевать». Пояснять тут что-либо тоже нет необходимости…
Как всякие популисты, махновцы заботились о «простом народе». Они конфисковали все ценности банков, ломбардов, кредитных обществ, а «реввоенсовет» оказывал денежную помощь неимущим. Очевидец рассказывает, что к местам выдачи выстраивались тысячные толпы, решение принималось предельно просто, то есть по наитию раздающего, но суммы бывали порой немалые – до 1000 рублей, а фунт хлеба стоил тогда на местном рынке 5 – 6 рублей. Зато яростно боролись с «золотопогонниками»: нескольких молодых людей, замеченных на улицах Екатеринослава в офицерских сапогах и галифе, убили без всяких разбирательств. Махновский съезд «безвластных советов» постановил, что правосудие должно быть «живым, свободным, творческим актом общежития». То есть законов не надо, будем судить «по совести»; к чему подобное приводило в нашей стране, рассказывать не надо, будь то у махновцев или любых иных.
Тем временем обстановка в огромной стране быстро менялась. Южнорусская белая гвардия к исходу 1919-го потерпела от Красной Армии решающее поражение, 12 декабря белые оставили Харьков и покатились по двум направлениям – в Новороссийск и Крым. Генерал Слащев отступал с остатками белых войск к Перекопу. 8 декабря он прошел через Екатеринослав, но это был не захват города, а бегство через Днепр. В воспоминаниях, опубликованных в советской печати в 20-х годах, Слащев (он, кстати, быстро вернулся из эмиграции и стал служить в Красной Армии) весьма пренебрежительно отозвался о боевых качествах махновских войск. Конечно, с точки зрения военного-профессионала он прав, но эта правота все же поверхностна: как-никак, а отступать приходилось тогда не Махно, а самому генералу Слащеву.
Красные почти без боев занимали Украину вслед за бегущими белогвардейцами.
И опять встреча рядовых красноармейцев с повстанческими хлопцами оказалась дружественной, даже убежденный антикоммунист Аршинов признал позже, что она была «теплая, товарищеская», обе стороны проводили совместные митинги и т. п. Немалое число бывших махновцев влилось в части Красной Армии, есть сведения, что целыми отрядами иногда переходили, особенно в бригаду популярного на Украине Григория Котовского. Все это понятно и естественно: трудовые низы России и Украины дружно не принимали белогвардейских реставраторов и наивно полагали, что сейчас, после падения белогвардейщины, начинается наконец мирная и свободная жизнь, которую им давно с разных сторон обещали. Но не тут-то было…
Красным дальнейшие события были ясны изначально. 7 декабря 1919 года Л. Троцкий выступил на VII Всероссийском съезде Советов. В настоящее время, откровенно объяснял он, махновцы «представляют опасность для Деникина», но предупреждал грозно: «Завтра, после освобождения Украины (то есть установления там ревкомов и комбедов. – С. С.), махновцы станут смертельной опасностью для рабоче-крестьянского государства». (Ну, сколько было в тогдашнем «государственном руководстве» подлинных рабочих и крестьян, вспоминать не станем.)
У Махно и его атаманов тоже не имелось никаких сомнений относительно будущих взаимоотношений с коммунистической властью. Никаких заявлений их по этому поводу скудные источники не сохранили, но действия были выразительны и однозначны: Махно и его штаб, анархистские «комиссары», а также наиболее сильные и сплоченные отряды распадающейся под обаянием «теплой встречи» махновской многочисленной и разноликой «армии» в том же январе отступили из городов и сосредоточились в степных пространствах вокруг Гуляйполя. Обе стороны ожидали обострения событий, и оно последовало незамедлительно.
Получив соответствующие директивы от Троцкого, реввоенсовет 14-й армии (командарм И. Уборевич, комиссары Г. Орджоникидзе, М. Рухимович) отдал приказ «товарищу Махно» со всеми его частями передвинуться на советско-польский фронт по маршруту Александрия – Черкассы – Чернигов – Ковель. Ну, всем понимающим было тут ясно: оторвать Махно и его гвардию от близкой социальной среды, а там… там посмотрим и решим. В истории гражданской войны происходило немало случаев, когда командиры народной вольницы шли на такие соглашения, ближайший пример – тот же Котовский, немало склонный когда-то к анархизму: перешел на сторону большевиков и был обласкан. Но не таков был Нестор Махно.
Природным своим умом он чувствовал, к чему его понуждают. А ведь он не ведал о тогдашних телеграфных переговорах, которые за его спиной вело красное командование вполне откровенно (ибо секретно). В 1929 году один из комбригов 14-ой армии Ф. Я.Левинзон опубликовал тексты переговоров в январе 1920-го по прямому проводу между Уборевичем и комдивом Якиром:
«Уборевич: Соответствующее отношение Махно к этому приказу дает нам возможность иметь определенный материал для нашего дальнейшего поведения.
Якир: Я лично, зная Махно, полагаю, что он ни в коем случае не согласится.
Уборевич: Приказ является известным политическим маневром, и только, мы меньше всего надеемся на положительные результаты в смысле его исполнения Махно».