Под чужим небом
Шрифт:
— Вы чем-то обеспокоены, Захар Трофимович? Какой червь гложет вашу душу? — спросил Таров в полушутливом тоне.
— Собрался на родину, земляк, — сказал Косых и глубоко вздохнул.
— На родину? Как?
— Вот в этом «как?» вся незадача. Много лет я носил в себе охоту побывать в родных местах. А когда открылась достижимость, тошно стало... Я мечтал прийти открыто в свою станицу, воином-освободителем, а иду тайно, лазутчиком.
— А что, отказаться нельзя?
— Я человек военный, капитан, привык повиноваться. Слово атамана — для меня закон: он выше сидит, ему виднее... Григорий
— Не понимаю, что может сделать горстка людей? — сказал Таров. Как он и предполагал, такое замечание подтолкнуло Косых раскрыть состав и назначение группы.
— Конечно, двенадцать человек не ахти какая рать, однако и поручение — по силам: выведать настроение казаков, успели или нет большевики обратить их в свою веру. Пошастаем по станицам и поселкам, посмотрим, как живут казаки, послушаем, чего загадывают, на кого надеются. Подфартит — создадим ядро и покатим его против Советов, как снежный ком с горы.
Вдруг есаул вспомнил о чем-то, заторопился:
— Но, пока, земляк. Разговор этот, понятно, между нами.
— Что вы, Захар Трофимович, разве я не понимаю. До меня, наверное, тоже дойдет очередь.
Косых дружески похлопал Тарова по плечу и пошел вниз по Китайской улице в сторону набережной.
Доктор Казаринов, выслушав сообщение Тарова о предполагаемой переброске группы есаула Косых через границу, долго молчал, видимо, ждал, пока утишится волнение.
— Так-так. Значит, переходят от слов к делу, — проговорил он наконец. — Это новая тактика. Знаете, чем я беспокоен, Ермак Дионисович? Вы, конечно, догадываетесь? Может, не согласны?
Таров не отозвался: он уже усвоил манеру разговора доктора.
— Я обеспокоен тем, — продолжал Михаил Иванович, — что у нас нет системы. Не все же окажутся болтунами, как есаул...
— Он не болтун. Доверяет мне, за друга принимает...
— Хорошо, хорошо, — перебил Казаринов. — Ну, а если бы есаул все-таки не проговорился, могли мы узнать об этом факте? Не могли! Я куда клоню? Изучайте порядок оформления документов, отметки в книгах и картотеке, получения денег, продуктов, экипировки — все, что связано с формированием, подготовкой и переброской групп. Вы меня поняли?
— Да.
— Когда изучим все это, не сомневаюсь, будем заблаговременно узнавать о готовящихся бандах...
Совет Казаринова оказался полезным. Ермак Дионисович обнаружил десятки примет и деталей, по которым безошибочно выявлял шпионские и террористические группы, как только они начинали создаваться. Труднее было определить место выброски. Но и здесь ответ был найден: банды перебрасывались, обычно, в районы, хорошо известные ее участникам.
Позднее Таров даже нашел способ устранения наиболее опасных врагов. При благоприятных случаях он рекомендовал этих лиц Семенову или Бакшееву, как стойких и верных офицеров, способных выполнять ответственные задания на советской территории.
Генерал Бакшеев, непосредственно руководивший работой по созданию групп, как правило, прислушивался к подобным советам.
Заранее предупрежденные пограничники задерживали нарушителей. На этом закончилась карьера многих белогвардейских офицеров. Случалось, что сообщения Тарова опаздывали, и врагам удавалось проникнуть в глубь страны. Так произошло с капитаном Корецким.
Зимою возле ломбарда Чурина Ермак Дионисович повстречал Корецкого.
— Ты слышал историю этого купца? — спросил Корецкий, показав взглядом на вывеску ломбарда.
— Нет. А что, интересная?
— Поучительная. Чурин, по слухам, был простым церковным старостой в Саратове. Где-то хапнул фунтов пять бриллиантов и подался в Харбин. А теперь, гляди, весь город, как иконами, увешан вывесками с его фамилией.
— По-моему, банальная история: ни один делец не начинал карьеру честным путем.
— А, бог с ним! Зайдем куда-нибудь, ветер до костей пробирает.
Они зашли в кафе «Марс» и заказали обед.
— Читал? — спросил Корецкий. Он вытянул из бокового кармана и протянул Тарову журнал и небольшого формата газету. Это были журнал «Нация» и газета «Наш путь»— орган «Российского фашистского союза».
— Нет, не читал, — признался Ермак Дионисович. Ни о фашистском союзе, ни о его изданиях он ничего не знал. Таров взял журнал. На обложке рядом с названием — эмблема: двуглавый орел, держащий в когтях нечто паукообразное. Взгляд Тарова невольно остановился на словах, выделенных жирным шрифтом: «Татаро-монгольское иго сыграло положительную роль в истории России». Корецкий с ухмылкой наблюдал за ним.
— Ну как?
— Ничего не понимаю. — Таров указал на статью.
— И не поймешь, пока не усвоишь идеи союза. Это, знаешь ли, русское, национальное... Хочешь, познакомлю с ребятами из фашистского союза?
— Хочу, — ответил Таров, не задумываясь. Он твердо помнил поручение Казаринова: «Выяснить политическую платформу всех эмигрантских организаций». Договорились встретиться здесь же.
В пятницу вместе с Корецким пришел долговязый худощавый парень со светлыми, растрепанными волосами. Он назвался Константином Родзаевским, ответственным секретарем «Российского фашистского союза».
Ермак Дионисович впервые видел Родзаевского, но был наслышан о нем. Года полтора тому назад он перебежал из Советского Союза, человек весьма экспансивный. В Харбине уже успели сочинить анекдоты об обжорстве Родзаевского. Рассказывали, что он на спор в один присест съел пятнадцать бифштексов и таким образом выиграл пари.
Родзаевский, приблизившись к Тарову, взметнул руку и крикнул:
— Слава России!
Ермак Дионисович даже попятился: так неприятны и резки были жест и возглас.
Весь вечер Родзаевский говорил о большевистских ужасах, потом о Муссолини, которого он обожествлял, о назначении и целях союза. Таров с интересом рассматривал его одежду: черная рубашка с косым воротом, на груди значок — череп и скрещенные кости, широкие неглаженные штаны...
— Ну что, капитан, вступаешь в «Российский фашистский союз»? — спросил Корецкий, заговорщицки подмигнув Родзаевскому.