Под чужим небом
Шрифт:
Ввели солдата. На нем было новое красноармейское обмундирование: хлопчатобумажная гимнастерка и брюки цвета хаки, ботинки с обмотками. Темные волосы острижены наголо. Он стоял у порога, опустив глаза.
— Ваша фамилия? — строго спросил Юкава, не предлагая сесть солдату. Таров перевел. Солдат молчал.
— Ваша фамилия? — повторил вопрос поручик.
— Я буду отвечать только в присутствии советского представителя, — проговорил солдат глухим простуженным голосом.
— В какой части вы служили?
— Вызовите сотрудника консульства СССР, — упрямо
На последующие вопросы он вообще не стал отвечать. Юкава написал что-то на листке бумаги и придвинул к Тарову. «Я выйду. Может быть, вам наедине удастся расположить его. Попробуйте», — прочитал Ермак Дионисович. Он незаметно кивнул. Юкава закурил и вышел. Минуту-две помолчали.
— Зря, ты братец, так ведешь себя, — сказал Таров доброжелательным тоном. — Это может плохо кончиться...
Солдат бросил колючий взгляд и еще ниже опустил голову. Ермак Дионисович заинтересовался обмундированием солдата: оно было новым, не обношенным.
— Слушай, солдат, тебя же не заставляют выдавать государственную тайну. Фамилию-то можешь назвать.
— Слетишь со спины лошади — на шее не удержишься. Все начинается с одного слова. Вон вы по разговору, видать, наш, а до чего докатились — самурайскую шкуру на себя напялили.
— Ты где служил-то, в армии или на заставе? — спокойно спросил Таров, будто не заметил злого упрека. Многоречивый ответ и поспешный выпад солдата еще больше насторожили его.
— На заставе.
— А что там случилось? Сюда ты как попал?
— Произошла стычка с самураями, ну, вот...
— Они что ли напали?
— Да нет, наши.
— Зачем же?
— Не знаю. Говорили, так прикрывают переброску агентов, чтобы отвлечь японских пограничников... Что будет со мною?
— Это от тебя зависит. Говори правду. Помни русскую пословицу — вранье не споро — попутает скоро.
— Ладно, сам решу. В советах предателя не нуждаюсь, — сердито проговорил солдат и стал ломать пальцы, щелкая суставами.
«Странная логика! — думал Таров. — Все рассказывает, даже намекнул на возможную выброску агента. А фамилию не называет, требует встречи с работником консульства. Тут что-то неладно. Наверно, подслушивают, меня проверяют. Расчет простой: если я служу русским, то скрою содержание разговора с солдатом...»
Возвратился Юкава. Ермак Дионисович доложил слово в слово о показаниях солдата: он был твердо уверен, что перед ними не красноармеец, а провокатор. Поручик повторил свои вопросы. Солдат по-прежнему стоял на своем — просил вызвать советского представителя. Его увели.
Больше Таров не видел этого человека. Однажды он спросил о нем поручика. Юкава сказал, что солдата отправили в лагерь. Такому объяснению нельзя было поверить: сотрудники ЯВМ не могли отказаться от допросов советского человека, пока не вытянули бы из него все жилы. Тем более они не могли оставить без внимания важное для них сообщение об операции по переброске агента на территорию Маньчжоу-Го.
Вскоре после случая с «солдатом» Тарова привели на рабочее место. Это была большая, чистая, но мрачноватая из-за решеток на окнах комната на первом этаже. Его назначили консультантом по советскому законодательству. Раньше эту должность занимал пожилой японец, в дни какого-то праздника он покончил с собою — страдал хроническим алкоголизмом.
В воскресенье с утра моросил холодный дождь. Таров решил прогуляться по городу, позавтракать где-нибудь. Пошел по Китайской улице. Она была безлюдна.
Ермак Дионисович завернул в кафе, заказал позы [7] и японской рисовой водки. Настроение улучшилось, и на улице вроде бы посветлело.
Дойдя до Конной улицы, Таров остановился возле каменного особняка. Тут он жил десять лет тому назад. Поднялся по чисто выскобленным ступенькам парадного входа и подергал шнурок звонка. Дверь открыла молодая симпатичная женщина в домашнем халате. Придерживая халат на груди, она косо поглядывала на незнакомца.
— Скажите, Батурины живут здесь? — спросил Таров, отвечая на удивленный взгляд женщины.
7
Позы — род пельменей, приготовленных на пару.
— А вам кого?
— Марию Васильевну или Ростислава.
— Проходите, пожалуйста.
Женщина отодвинулась, пропуская гостя. Навстречу ему поднялся крепкий мужчина с короткими рыжеватыми усами. В нем Таров с трудом признал прежнего Славку. Рядом стояла девочка трех-четырех лет, дочь.
— А я вас сразу угадал, Ермак Дионисович. Вы почти не изменились.
— В моем возрасте люди мало меняются. Ну, как живете-то?
— Глядите, — Ростислав показал жестом на небогатую обстановку комнаты. — Вот дочке четыре года. А вы откуда, Ермак Дионисович? Какими судьбами?
— Далеко был Слава. Вернулся, служу.
— Где?
— На углу Китайской и Набережной.
— А-а! По какому делу пожаловали? — заискивающе спросил он. Ростислав знал, конечно, что там находится ЯВМ.
— Да не по делу я, Слава. Соскучился, зашел навестить тебя. Нельзя что ли?
— Почему нельзя? Можно. Навестить — это другой табак. Тоня, принимай гостя!
— Сейчас переоденусь, — послышался голос женщины из смежной комнаты.
— А где Мария Васильевна? Нина?
— Мама? Скончалась. Два года уже как. Нина вышла замуж, живет в Шанхае.
— Так, так. Ну, а ты где работаешь?
— Я-то? В союзе, у Родзаевского.
— Значит, союз ваш процветает? Не зря поджигали вагоны на Бензянском вокзале?
— Процветает, Ермак Дионисович, еще как процветает! Могу доложить...
Вошла жена. Теперь на ней было элегантное бордовое платье, волосы прибраны, губы чуточку подкрашены. Она казалась еще моложе и красивее. Танечка бросилась к матери.
— Давайте знакомиться, — сказала женщина, отстраняя дочь и решительно протягивая руку. — Антонина Николаевна... А вас я знаю. Слава часто вспоминал...