Под кожей
Шрифт:
— А, полиция, — усмехнулся он так, точно она призналась, что боится мышей или коровьего бешенства. Впрочем, в голосе его присутствовала и нотка отеческой снисходительности, а кроме того, он на пробу покрутил плечищами, словно показывая, что смирился с ограничением его свободы.
Иссерли, улыбнувшись, отъехала от обочины, положив ладони на самый верх руля, чтобы показать ему свои груди.
Ты бы с ними поаккуратнее, думал ее пассажир. А то еще отвалятся.
И ты с ней тоже поаккуратнее, этой девахе позарез охота, чтобы с ней чего-нибудь
Интересно, а чем эта деваха на корочку хлеба зарабатывает? Руки у нее какие-то неправильные. Да чего там, просто ненормальные руки. Наверное, покалечила их на какой-то тяжелой работе, когда была еще слишком мала, чтобы с ней справляться, и слишком глупа, чтобы жаловаться. Курей ощипывала или рыбу потрошила.
Живет она где-то у моря, это наверняка. Пахнет им. Денек сегодня свежий. Может, работает у кого-то из здешних рыбаков. Тот же Маккензи баб берет, если они достаточно крепкие и не шибко скандальные.
Она как, скандальная?
Крутая, это точно. Наверное, много чего навидалась, при ее-то внешности, пока росла в одной из прибрежных деревушек. В Балинторе. В Хилтоне. В Рокфилде. Нет, только не в Рокфилде. В Рокфилде он всех до единого знает.
Сколько ей лет? Может, и восемнадцать. А рукам сорок. Машину она ведет, точно шаткий прицеп, нагруженный сеном, по узкому мосту перевозит. И сидит так, будто ей в задницу кол воткнули. Будь она малость покороче, ей пришлось бы под себя пару подушек подкладывать. Может, стоит ей это присоветовать — а она ему за такой совет голову откусит. Да оно, скорее всего, и незаконно. Правила дорожного движения, пункт номер три миллиона шестьдесят. Она побоится сказать им, куда эти правила лучше засунуть. Будет мучиться, а терпеть.
И ведь мучается же. Видно по тому, как она руками и ногами шевелит. И печку врубила на полную. Может, она по дороге сюда натворила чего? В чужую машину врезалась, а? Что же, кишка у нее не тонка, коли она дальше поехала. Крутая птичка.
Может он помочь ей отвертеться?
Может она ему на что-нибудь сгодиться?
— Вы ведь у моря живете, я прав? — спросил он.
— Как вы догадались?
Вопрос Иссерли удивил: разговора с ним она пока не заводила, полагая, что ему требуется побольше времени, чтобы оценить ее тело.
— По запаху, — честно ответил он. — От вашей одежды морем пахнет. Дорнох-Ферт? Мари-Ферт?
Он попал в самую точку, и Иссерли это встревожило. Она ничего такого не ожидала: его прищур, походившая на гримасу полуулыбка вполне могли принадлежать какому-нибудь тупице. На рукаве его поношенной виниловой куртки сидело черное пятнышко машинного масла. Загорелое лицо покрывали бледные шрамики, придававшие
Из двух его догадок Иссерли выбрала неправильную.
— Дорнох, — сказала она.
— Чего-то я вас там не видел, — сказал он.
— Я туда всего несколько дней назад перебралась, — сказала она.
Машина Иссерли уже нагнала вереницу других, проехавших мимо этого стопщика. Длинная цепочка габаритных огней тянулась, уходя вдаль. Вот и хорошо. Иссерли переключилась на первую передачу, машина сбросила скорость и теперь просто ползла.
— Работаете? — спросил он.
Мозг Иссерли уже заработал в полную силу, почти не отвлекаясь на шедшие по шоссе машины. Перед ней, решила она, человек, который, по-видимому, знает здесь людей всех мыслимых профессий — по крайней мере, тех, к которым он не относится с пренебрежением.
— Нет, — ответила она. — Я безработная.
— Чтобы получать пособие, нужно постоянное место жительства, — мгновенно сообщил он, снова попав в самую точку.
— Я предпочитаю обходиться без пособия, — сказала Иссерли, поняв наконец, что он за человек, и решив, что такой ответ должен ему понравиться.
— Значит, ищете работу?
— Да, — ответила она, снова сбрасывая скорость, чтобы пропустить вперед чистенькую белую малолитражку. — Правда, насчет образования у меня не густо. На этот счет я не сильна.
— Трубачей собирать не пробовали?
— Трубачей?
— Ну да. Это часть моего бизнеса. Люди вроде вас собирают их, а я продаю.
Иссерли на несколько секунд задумалась, пытаясь понять, достаточно ли у нее информации, чтобы продолжать разговор.
— А что такое трубачи? — наконец спросила она.
Он улыбнулся ей сквозь пелену облекавшего его парка.
— Да моллюски такие. Если задержитесь здесь, непременно их увидите. Вообще-то, у меня с собой есть один.
Он слегка скособочился, показав ей мясистую ягодицу, порылся в кармане брюк.
— Вот он, голубчик, — сказал пассажир и поднял на уровень ее глаз ладонь, на которой лежала тусклая серая ракушка. — Я всегда таскаю одного с собой, чтобы людям показывать.
— Очень предусмотрительно, — похвалила его Иссерли.
— Вообще-то, показывать не его самого, а размер, который мне требуется. Встречаются совсем крохотули — понимаете? — с горошину, ну так с ними и возиться не стоит. А вот такие большие ребята, они в самый раз.
— И что, я могу просто собирать их и получать за это деньги?
— Ну да, проще простого, — заверил ее он. — Дорнох самое то место, их там миллионами можно набирать, если выходить на берег в подходящее время.
— Подходящее — это какое? — спросила Иссерли. Она надеялась, что пассажир снимет наконец куртку, но ему, похоже, нравилось медленно пропариваться и потеть.
— Ну, все, что вам нужно, — ответил он, — это обзавестись книжкой, в которой время приливов-отливов расписано. Ее продают в Управлении береговой охраны — семьдесят пять пенсов стоит. Вы смотрите в ней, когда отлив самый низкий, идете на берег и гребете их лопатой. А набрав побольше, звякаете мне, я приезжаю и забираю их.