Под крестом и полумесяцем. Записки врача
Шрифт:
Оно уже вынуто. Дежурная кладет его поверх толстого лохматого тома, большей частью рукописного, презрительно изучает.
– А вы обратили внимание, когда оно было послано?
– Да, разумеется, но… Я ехал издалека, через всю страну… С билетами ужасно трудно, сейчас сезон…
– Ваша койка занята.
Молодой человек непонимающе улыбается и кивает. Одновременно до него доходит, что кивать ему нечему.
– Но как же?.. Ведь его подписал Назымов!
Крупный план. Действительно: листок пересекает красная роспись, в которой
Дежурная раскрывает рот и разражается злобным хохотом. Тут же над конторкой появляется новая голова, молодая и мужская. Оказывается, сосед дежурной уже давно рылся в каких-то папках, и его пока не было видно.
– Вы долго добирались, – торжествующе объясняет юноша. – У нас в больнице большая очередь! Не будут же вас ждать.
Пушкин молча созерцает его зеленый колпак и утверждается во мнении, что видит перед собой дежурного доктора.
Решительность дается ему нелегко, но молодой человек собирает волю в кулак и запальчиво объявляет:
– Если так, то говорите сейчас же – где сидит этот Назымов? Я буду говорить с ним самим.
Юноша в колпаке недоуменно пожимает плечами:
– В своем ли вы уме? Кто же вам позволит? В лучшем случае вам удастся добраться до его помощника. Его зовут Фокиш…
– Мне не нужен ваш Фокиш! Мне нужен только Назымов!
Пушкин выхватывает свое направление из-под носа дежурной и потрясает им в воздухе.
Теперь за конторкой хохочут оба.
– Идите! – давясь, произносит дежурная. – Прямо по коридору, вторая дверь слева, от дальнего конца.
– Спасибо. – Пушкин благодарит ее с ядовитой учтивостью. Он надевает шляпу обратно и трясущимися пальцами поправляет бабочку.
Дежурная плачет от смеха, прикрывается ладонью и машет свободной рукой: уходи!
Молодой человек резко приседает, хватает чемодан и уходит по коридору.
Обратный проход занимает у него гораздо меньше времени.
Вскоре он останавливается перед кожаной дверью. По бокам две таблички: слева – «Фокиш», справа – «Назымов». Пушкин осторожно заходит внутрь. Он снова вежлив и надеется уладить дело миром.
Аккорд. Пушкин стоит в маленькой комнатке-предбаннике. Слева и справа – двери. На левой написано «Назымов», на правой «Фокиш». Вошедший стоит в некоторой растерянности. Он озирается, ища человека, который мог бы, как он ожидал, помешать ему войти к Назымову, но предбанник пуст. И только на журнальном столике стоит пустой чайный стакан с ложечкой.
Пушкин осторожно стучит в кожу, но звука нет. Он заносит кулак и, не решившись, переносит уже раскрывшуюся ладонь на ручку. Нажимает. Дверь открывается на себя, так что Пушкину, прежде чем он войдет, приходится попятиться. Наконец он проскальзывает внутрь.
В кабинете стоят два стола, сдвинутые то ли в «Т», то ли в «Г». У самого подножия буквы, как бедный родственник, с краешку, пристроился длинный человек в хирургическом халате, с завязочками сзади.
– Добрый день. – Молодой человек сдергивает шляпу и кланяется. – Мне нужен главный…
– Подождите. – Сидящий говорит с набитым ртом и хмурится. – Я же тут вот!
– Простите. – Пушкин делает шаг назад.
– Погодите, – возражает Назымов, сдвигает пищу, встает и подходит к посетителю вплотную. – Что вы хотели?
– Я хочу, – с подчеркнутой точностью отвечает Пушкин, – быть принятым на госпитализацию в вашу больницу. Вот направление за вашей подписью, которое мне переслали по почте…
Назымов берет направление двумя пальцами, изучает.
– Мил человек, да где ж вы шлялись? – Он улыбается. – У нас койка простаивать не может. Ваше место занято.
– Но я…
– Ваше место занято, – повторяет Назымов. Его голос становится все радостнее и радостнее. – Оно занято. Это кроватка. С одеялом и подушкой. В ней могли бы лежать вы. Но теперь в ней лежит другой человек. А не вы. И он очень доволен. Он даже написал мне письменную благодарность. Поэтому вы вправе уехать, откуда прибыли.
– Но у меня… У меня ушли последние средства на билет… Я продал все свое имущество… Дом, утварь, скот… мои родные пошли в услужение…
Внезапно Назымов выкатывает рачьи глаза, багровеет и начинает хохотать. Он думает схватиться за живот, но дело, благо Назымов худ, как щепка, выглядит так, словно он собирается что-то прикрыть.
У Пушкина дрожат губы. Он с негодованием смотрит на хохочущего.
– Фокиш! – давясь, кричит Назымов. – Выведите его, ради бога!
В предбаннике распахивается вторая дверь, и из нее выходит Фокиш, который начал хохотать еще внутри, еще даже не зная, в чем дело. Он удивительно похож на своего начальника, разве что сед по-благородному да носит дорогие очки.
– Выходим! Выходим! – кричит Фокиш. – Станция «Приехали», любезный сударь!
Ревя от счастья, они выталкивают Пушкина в коридор. Дверь захлопывается.
Привычный аккорд. Экзистенция. Дневное накаливание.
Пушкин потерянно стоит в коридоре. Берет чемодан и под недобрыми взглядами пациентов и персонала возвращается в вестибюль. Там он ставит чемодан в самом центре, садится на него и погружается в мрачные размышления.
Вокруг кипит жизнь. Прямо перед Пушкиным гуляют створки стеклянных дверей, приводимых в движение силой фотоэлемента. Они похожи на воротца салуна. За воротцами, в оживленном коридорчике, виднеется аптечный ларек. Довольные завсегдатаи расходятся; кто-то пьет элеутерококк, иные – настойки овса и боярышника, третьи отваживаются попробовать медицинского спирта, который здесь продается под нейтральным бессмысленным названием.