Под крыльцом
Шрифт:
— Где я? — удивилась девочка.
С тех пор прошла тысяча лет. Возле ручья сидел маленький серый котёнок. Его серебристая шкурка была перепачкана грязью. Он смотрел на другой берег и задавал себе тот же самый вопрос. Внизу с шумом и плеском бежала вода. Ручей неустанно катил свои воды, неумолчно шепча и нараспев повторяя: «Здесь и там… здесь и там…»
Пак сидел и думал о том, где же он очутился. И где теперь Сабина, его сестра-двойняшка? Где Рейнджер, его старый гончий папа? Где покосившийся дом, под крыльцом которого он родился и вырос?
Он
Когда Ночная Песня растаяла в воздухе, Праматерь не заплакала. Наоборот, она разъярилась, оттого что её дочь снова покинула её, покинула навеки. Старая змея стала невероятно прожорлива. Она глотала всё подряд и никак не могла насытиться. Она перестала спать. Вместо сна она ловила и поедала мышей, крыс, лягушек, кроликов и лис. Соскользнув в протоку, она охотилась на рыб и детёнышей аллигаторов. Она не брезговала ни норкой, ни бобром. Она дошла до того, что стала поедать других змей.
Своими страшными челюстями, как острыми ножницами, она перерезала тело жертвы, словно хрупкую веточку. Любое живое существо, которое оказывалось у неё на пути, она разрывала пополам и проглатывала. Не дай Бог увидеть перед собой ватно-белую пасть. Смертоносную ватно-белую пасть.
Её аппетит был чудовищным. Таким же чудовищным, как и она сама. Она всё росла и росла, и вместе с ней рос её гнев. Её дочь отказалась вернуться к ней. Она предпочла ей других. Тех двоих.
Зоркого Сокола.
И дочку.
Зоркого Сокола.
И дочку.
— Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! — гневно прошептала Праматерь. — Доч-ч-ч-чка!
Впервые она позабыла о терзавшем её голоде. Дочка! Она вспомнила светящуюся девочку — дочку Ночной Песни — и едва не задохнулась.
— Я не смогла забрать Ночную Песню. Раз так, я заберу её дочку! — сказала она и рассмеялась. Это был странный пронзительный смех, от которого содрогнулись деревья. — Да-да! — повторила она. — Я заберу её дочку!
Она свернулась кольцом на старом кипарисовом пне и принялась обдумывать план.
Она схватит девочку, притащит в своё тёмное логово и оставит её здесь. Она научит её разбираться в лесных ручьях и протоках, она покажет ей подводные пещеры и норы, где живут речные раки. Она познакомит её со своими двоюродными братьями — аллигаторами. Они всегда будут вместе и прекрасно обойдутся без людей. Думая об этом, Праматерь улыбалась. Она внушит дочке любовь и восхищение. Малышка будет обожать её, точь-в-точь как когда-то Ночная Песня. И тогда её одиночество кончится. Тогда гнев уже не будет её единственным и постоянным спутником.
— С-с-с-с-скоро… — прошептала она. — С-с-с-с-скоро нас-с-с-с-с-ступит мой час-с-с-с-с!
Но на этот раз она не будет такой наивной. Она станет осторожной, осмотрительной. Она глаз не спустит с малышки. Тот, кто узнал, что значит быть любимым, никогда не забудет об этом. Праматерь не забыла, как Ночная Песня любила её. Теперь она позаботится о том, чтобы не потерять любовь. Она не станет полагаться на случай.
Царь-аллигатор, услышав про этот план, спросил её:
— Сестра, а что, если малышка не сможет сбросить человеческую кожу?
Праматерь замерла. В самом деле, об этом она не подумала. Но после минутного замешательства она улыбнулась:
— Эта малышка — волшебное создание. Она не просто человек, она может принимать и другие обличья.
— Ты уверена? — спросил аллигатор.
— Она дочка Ночной Песни!
Аллигатор прикрыл свои золотисто-жёлтые глаза.
— Ребёнок остаётся ребёнком в любом обличье.
— Ш-ш-ш-ш-ш! Она моя! — прошипела Праматерь и, помолчав, добавила: — Я заберу малышку.
Она соскользнула в траву и бесшумно поползла к деревне каддо. Она не знала, что девочка сама решила разыскать её. Она не знала, что малышка ушла из дома и потерялась в чужом лесу.
Праматерь ползла по сосновым иглам, по мху, по топким низинам, по пригоркам и заросшим болотцам.
— Дочка. Я заберу дочку, — твердила она, скользя к солёному ручью, всё ближе к деревне каддо, всё ближе к хижине, где жила светящаяся девочка, волшебная малышка. — Ш-ш-ш-ш-ш! Я заберу её с-с-с-себе!
И вот наконец она увидела лесной ручей. Её массивное тело погрузилось в холодную воду. Проплыв по мелководью, она оказалась на том берегу. Подняв голову, огляделась. Где же девочка? Где дочка? Она должна быть где-то здесь. Она должна часто приходить сюда, к ручью. Она наверняка любит воду, как и её предки — волшебный морской народ.
Праматерь оглядела пологий песчаный берег и увидела большой глиняный горшок. Его гладкие стенки блестели в лучах полуденного солнца.
Пока Зоркий Сокол спал, возле его хижины несли караул птицы-часовые — соколы и воробьи, сойки и пересмешники, краснопёрые кардиналы и расписные овсянки. Они звали его:
— Брат! Сбрось человеческую кожу!
Зоркий Сокол провалился в глубокий, тяжёлый сон, но и во сне он помнил про правило. Он был связан им по рукам и ногам. Древнее правило гласило: раз сбросив человеческую кожу, ты уже никогда не сможешь вернуться в неё.
Он знал об этом правиле. Но почему о нём не знала Ночная Песня?
— Надень свои перья! — пели ему зуйки, чибисы и белогрудые ржанки.
— Летим с нами! — вторили им серые совы и желтоглазые филины, козодои-полуночники и крапчатые куропатки.
Но он не мог — ведь у него осталась дочь. Если он улетит, что станется с нею? Ведь его дочь родилась человеком, и ради неё он тоже должен оставаться человеком. Если он снова станет птицей, если снова наденет перья, он будет навсегда потерян для неё. Как Ночная Песня, которая теперь была навсегда потеряна для них обоих. Свинцовая усталость сковывала его тело, сон засасывал его всё глубже и глубже.