Под крылом дракона
Шрифт:
Беспомощным взглядом я скользнула по фигурам инквизиторов-стражей — неестественно прямым, жестким, будто под тяжелыми складчатыми плащами были не тела из плоти и крови, а проволочный каркас. Дей больше не поднимал головы, и мысленно я заклинала его бросить в мою сторону хотя бы взгляд. Теперь было ясно, почему он так настаивал на бессрочной «ссылке», наверняка знал о планах Инквизиции. Но неужели нельзя было как-то намекнуть?
Нехотя глаза переползли на ухмыляющееся лицо Доминика Франа. Во мне еще оставались силы на саркастичную мысль, что от такого оскала у любого нормального человека через пару секунд свело бы челюсть.
«Станешь» — я вздрогнула, перехватив почти ласковый взгляд теплых, как нагретые на солнце каштаны, глаз.
«Ты станешь, — говорили они, — убивать, как мы, думать, как мы. Одной из нас…»
Во рту появился гадкий привкус ржавчины. Тело бил озноб, в тщетной попытке согреться я обхватила себя руками.
«Станешь… — тихо шепнул чей-то голос, бесцеремонно забравшийся прямо в голову. — Или умрешь».
Я сморщилась, всеми силами сдерживая подступающие слезы. Они все же потекли, злые и до того соленые, что кожу болезненно засаднило.
Он был прав. Верховный, чья воля сминала, как тесто, не только мои — мысли всех присутствующих, был прав. Я слишком хочу жить и слишком верю в то, что могу умереть прямо здесь и сейчас, чтобы отказываться от столь «щедрого» предложения…
— Что здесь происходит? — до боли знакомый, родной голос вырвал меня из оцепенения.
В зал быстрыми шагами вошел Амадэус Крам. У входа один из стражей попытался преградить путь, но ректор легко толкнул его в плечо — и инквизитор, чье тело стало вдруг невесомым, как пушинка, с грохотом впечатался в створку двери.
— Господин Доминик Фран, я требую объяснений! Что, Ваал Гал побери, вы себе позволяете?!
Было непривычно видеть ректора в мятом костюме, с растрепанными волосами и без любимой трости. На фоне одетого с иголочки Верховного он выглядел, мягко говоря, непрезентабельно, но мне было плевать. Я с трудом удержалась, чтобы не завопить во всю глотку и не броситься ментору на шею. Сейчас он им покажет, почем фунт лиха на тальзарском рынке! Подумаешь, Инквизиция… Ректор Государственной академии магии — это вам не испуганные молокососы в студенческих файтонах!
— Ректор Крам, — улыбка Верховного стала шире, превратившись в самый настоящий звериный оскал, — взаимно рад встрече! Как видите, я пришел с радостной вестью — лучшие из ваших студентов удостоены чести вступить в гвардию. Порадуйтесь же за них!
— Что?! — Амадэус смертельно побледнел, на щеках заходили желваки. — Вся академия завалена бесчувственными телами, а моих магистров удерживают ваши… ваши…
— Псы? — ласково подсказал Верховный.
— Да, псы! Рагхар меня побери, ваши псы!
— Увы, таковы новые правила Испытания. Магистры могли помешать процессу отсева.
— У вас нет права, Доминик, — ректор глубоко вздохнул и сжал кулаки, пытаясь успокоиться, — сейчас середина учебного года. К тому же студенты вольны самостоятельно принимать решение об участии в Испытаниях… Это… это просто варварство какое-то! Я немедленно отправляю прошение в Сенат, и, клянусь пресвятой Туанской девой, у вас будут большие неприятности!
— Амадэус, может быть, обсудим это в другом месте?
— Я не стану ничего с вами обсуждать, господин Фран. — Ректор уже полностью взял себя в руки, на лицо вернулись собранность и ледяное спокойствие. — Вы подвергли жестокому истязанию моих студентов и поплатитесь за это.
— Ну что ж, раз вы настаиваете… — Верховный вздохнул в наигранном сожалении, с демонстративной медлительностью вытянул из внутреннего кармана пиджака небольшой кожаный тубус. — Вот, читайте. Указ сенатора «О военной мобилизации магов».
Амадэус развернул свиток, быстро пробежал глазами. Лицо его стало вдруг растерянным и беспомощным, как у заблудившегося в толпе ребенка.
— Как же так… — Он с машинальной аккуратностью вернул свиток в тубус, обвел глазами зал. При виде меня ректор сморщился и словно бы враз постарел на добрый десяток лет.
— Они ведь еще совсем дети, Доминик…
— Война не знает возраста, Амадэус. Ей не важно положение в обществе, богатство или чистота крови. В гвардии все равны. Я обещаю тебе, что буду заботиться о них, как о собственных детях. И ни один волосок не упадет с их голов напрасно. — Амадэус смотрел в пол. Было больно видеть его таким — безвольным и ослабшим, как больной старик. — Сейчас мы уходим. Но завтра утром вернемся. У новобранцев будет время собрать все необходимое и попрощаться с родными. Будь сильным, Амадэус, сейчас им нужна твоя поддержка.
С этими словами Великий инквизитор вышел из зала. Следом за ним, подобное безликим теням, скользнули стражи.
А ректор все стоял у входа, глядя на мраморные плиты под ногами, и никак не решался встретиться с десятками испуганных, жаждущих объяснения глаз…
Укрытый пологом теплой весенней ночи, город спал. Бог-Дракон щурил глаза, пряча луны за рваными белесыми облаками, поэтому светляки в фонарях старались вовсю, озаряя площади, узкие улочки и пробираясь нежным зеленоватым светом в самые отдаленные уголки дворов.
Я медленно шла по мозаичной мостовой, жалея, что толстые подошвы сапог не позволяют чувствовать каждую выпуклость и шероховатость под ногами.
Где-то в отдалении играла музыка на смутно знакомый восточный мотив, она тянула за собой — ненавязчиво, но упорно, и я с трудом заставляла себя идти в противоположную сторону. На сегодняшнюю ночь у меня был запланирован маршрут, охватывающий самые любимые и памятные уголки Тальзара.
Шел третий час ночи, и я уже успела прогуляться вдоль проспекта Магов, покормить рыбок в фонтане на улице Трех Ручьев, скатилась по перилам Горбатого моста, заглянула на Монетный двор и в сотый раз попыталась отковырять монетку от стены Городского банка, выложенной самыми настоящими серебряными и золотыми орунами, — и, разумеется, в сотый же раз потерпела неудачу, не в силах сломать сильнейшую формулу липкости, наложенную на здание.