Под личиной
Шрифт:
Мазай поднял целое восстание, в котором приняли участие не менее двухсот человек. Цыган били смертным боем всюду – чем попало и где только могли поймать. "Скорая помощь" не успевала развозить раненых и увечных по больницам.
На другой день цыган как корова языком слизала. Они просто испарились. И с той поры Мазай стал среди обитателей городского "дна" непререкаемым авторитетом – гораздо большим, чем раньше.
Впрочем, своими привилегиями он не пользовался. Мазай любил уединение, тишину и много еды. Будь он богат и живи в роскоши, его назвали бы сибаритом.
– А, большой парень…
Мазай мельком посмотрел в мою сторону и продолжил шуровать в печке длинной кочережкой.
– Здравствуй, отшельник, – сказал я, невесело улыбнувшись.
– Здорово, коль не шутишь, – ответил он приветливо.
Я нашел свободное место и сел.
– Принес? – спросил Мазай деловито.
– Не помню, чтобы я когда-нибудь приходил в гости с пустыми руками.
Я начал доставать из пакета водку, пиво в банках, колбасу и так далее. Мне пришлось раскошелиться на шикарный обед поневоле, потому что я приехал к Мазаю не просто балду гонять, а кое-что выведать.
– Что там в мире творится? – спросил он, глянув на меня исподлобья.
И, не дожидаясь ответа, поставил на печку вместительную сковородку, налил в нее подсолнечного масла и положил мелко нарезанный картофель.
– Так это ты у нас все знаешь, – ответил я не без задней мысли, нарезая колбасу и булку крупными кусками.
– Все знает только американское ЦРУ.
– Не преувеличивай.
– Они так говорят.
– У них такая работа – наводить тень на плетень.
– И то правда…
Мазай достал стаканы, сполоснул их в ведре с водой и поставил на стол.
– Наливай. Хорошая водка, – сказал он уважительно, посмотрев на этикетку.
– Плохую не держим.
– Ну, чтоб было…
Мазай аккуратно взял стакан двумя пальцами и медленно выцедил водку до дна.
– Хух… Забориста… – сказал он с удовлетворением.
Мазай обвел взглядом разложенные на столе деликатесы, но ему пришелся по душе лишь ломтик булки; он не съел его, только понюхал корочку.
Мы обменивались ничего не значащими фразами до тех пор, пока не осушили первую бутылку. После этого Мазай достал свою знаменитую трубку, с которой он не расставался никогда, набил ее голландским табаком и закурил.
Трубка была знаменита ценой. Для непосвященных она не представляла никакого интереса. Трубка как трубка, таких везде пруд пруди. Это на первый взгляд. А на второй…
Для второго взгляда требовался специалист. Или человек, который много чего видел в своей жизни.
Например, я.
Подобных трубок в мире насчитывались единицы. Ей было уже много лет, потому с виду она не казалась раритетом. Когда-то для ее изготовления убили слона, чтобы снять с него бивень, и спилили несколько ценных деревьев, а взяли всего ничего – небольшое колечко слоновой кости и три или четыре кусочка древесины.
Остальной материал сожгли, дабы трубка была единственной и неповторимой в своем роде. Поэтому легко представить, сколько она стоила еще в те далекие времена, не говоря уже о том, какие деньги могли за нее дать современные коллекционеры.
Как трубка попала к российскому бомжу, можно было только предполагать. На мой вопрос "Где взял?" Мазай недовольно отмолчался – сделал вид, что не расслышал. Второй раз я уже не спрашивал – из вежливости.
Похоже, Мазая неприятно удивили мои обширные познания по части курительных приборов. Сам он точно знал, какой ценностью обладает, так как трубку берег, словно зеницу ока, и хранил ее в специальном футляре.
Вообще сама фигура Мазая казалась сплошной тайной. Его прошлое для всех было табу. А оно явно тянуло на приключенческий роман с продолжением.
Чего стоила лишь одна татуировка на левом предплечье – кобра, обвившая якорь со скрещенными молниями.
Мне было известно, что подобными художествами украшали себя наши "барракуды", аналог американских "морских котиков"; отряд "барракуд" обычно задействовали в спецоперациях на побережьях Индийского и Тихого океанов.
Я не стал лезть в душу Мазая. На кой это мне? Почти у каждого из нас есть скелет, который мы тщательно храним в шкафу. Ведь не всем, кто родом из спецназа, улыбнулась судьба после окончания службы.
Ко мне Мазай относился со странной смесью уважения и настороженности. Нет, его вовсе не смущал мой статус бизнесмена. Ему на это было наплевать.
Просто Мазай был чересчур проницательным человеком, чтобы безоговорочно поверить в мою легенду. У нас сразу установилось негласное правило: никаких вопросов о прошлой жизни. И мы придерживались его неукоснительно.
– Американцы Ирак хотят бомбить. – Мазай сокрушенно вздохнул. – Много горя будет…
– Брось… – Я поморщился. – Количество горя с течением времени не уменьшается и не увеличивается. Горе -это величина постоянная, константа. Оно лишь кочует из материка на материк, из одной страны в другую.
– Может, ты и прав. Но как-то так получается, что горе большей частью стоит на якоре в наших краях.
– Не путай горе с бедой. А к бедам мы привычные.
– Что беда, что горе – один хрен.
– Не скажи. Горе, это когда безносая ходит по городам и весям с косой. А что касается беды… у нас это состояние сродни хроническому геморрою: неурожай – беда, полные закрома – тоже беда, зерно хранить негде и продать некому; гнилая дождливая осень – беда, по дорогам и танком не проедешь, зима – опять беда, топить нечем; лето – еще какая беда, так как горят торфяники, потому что болота с дурного ума осушили… Этот перечень можно продолжать до бесконечности.
– Ну, ежели так… Может, ты и прав…