Под личиной
Шрифт:
– Стоп! Ни слова больше! Не хорони меня раньше времени.
От нашей словесной дуэли я, как ни странно, воспрянул духом; эта плутовка умела, когда требовалось, довести человека до белого каления.
– Может, по жизни я и лох, но не настолько. К слову, а кто в твоей табели о рангах числится ненормальным?
– Вам ответить честно или так, чтобы никому не было обидно?
– Ответь как на исповеди. Начальство нельзя обманывать.
Марья снисходительно улыбнулась.
– Начальство – да, но мужчин – можно. И даже нужно.
– Только
– И от меня тоже?
– От тебя – нет. Но я умею читать по глазам. А глаза, как тебе известно, зеркало души.
– И что вам говорят мои глаза?
– Стоп, стоп! Не уводи разговор в сторону. О твоих глазах мы потолкуем как-нибудь в другой раз. Отвечай на вопрос прямо, без всяких там женских штучек – Извольте…
Она приняла строгий пуританский вид, но в ее выразительных голубых глазах, доставшихся в наследство от отца-поляка, прыгали и кривлялись смешливые чертики.
– Я считаю ненормальными тех, кто главной целью своей жизни считает накопительство. Деньги, деньги и еще раз деньги – вот их кредо.
– Похоже, в глубокой юности ты увлекалась марксизмом. Это для меня сюрприз. – Я скептически ухмыльнулся. – Деньги – зло, это так. Но необходимое зло, без которого добро станет пресным. Если не будет богатых и бедных, и все станут равными в правах и возможностях, любое доброе дело превратится в простую вежливость воспитанного человека. Представляешь, скольких филантропов такое положение вещей сделает несчастными?
– Что-то я не наблюдала в бюро по трудоустройству длинных очередей, сплошь состоящих из филантропов, готовых платить деньги всем нуждающимся и безработным.
В голосе Марьи прозвучал злой скепсис.
– Они слишком скромны, чтобы выставлять свои добродетели напоказ.
– Да уж… – Марья заразительно рассмеялась. – Вот потому очень тяжело отыскать такого "скромника".
– Сейчас их называют спонсорами.
Я посмотрел прямо в глаза Марье, и с хитрецой ухмыльнулся.
– Некоторые девушки из кожи лезут, чтобы найти себе такого благодетеля…
– Если это намек, то будем считать, что я его не слышала. – Марья приняла обиженный вид.
Я подмигнул ей, и мы дружно рассмеялись.
Марье в прошлом году стукнуло двадцать восемь. Она окончила университет с дипломом экономиста и владела тремя иностранными языками – английским, испанским и французским.
Но, при всех своих достоинствах и весьма солидном образовании, она так и не смогла найти себе приличную работу по специальности. Приличную хотя бы в смысле заработка.
Как ни странно, я нашел Марью в бюро по трудоустройству. До нее секретари-референты мне попадались исключительно смазливые, но тупые до неприличия.
Отчаявшись найти себе дельную помощницу из среды "позвоночников" – тех, кто устраивался по знакомству, используя так называемое "телефонное право", я и направил свои стопы
Уж не знаю, чем она поначалу приглянулась мне, – может, чувством собственного достоинства, которого у Марьи было хоть отбавляй и которое было буквально написано на лице девушки, – но я даже не счел нужным провести обычное в таких случаях собеседование. Скорее всего, меня сразили наповал ее весьма симпатичная мордашка и божественная фигура.
Собственно говоря, я совершил ту же ошибку, что и прежде, когда принимал на работу по знакомству. Нет, я ни в коей мере не отношусь к тем начальникам, которые безапелляционно считают секретарш своими гражданскими женами.
Но мне, как и любому мужику, гораздо приятней видеть в приемной не какую-нибудь очкастую грымзу в штопаных колготках, а благоухающее дорогими духами воздушное создание в современном прикиде, которое не стыдно показать партнерам по бизнесу. Ведь красивый секретарь-референт, как и дорогая престижная иномарка, – это лицо фирмы.
К счастью, на этот раз я не ошибся. Естественное, не наигранное, обаяние, невероятное трудолюбие и поистине мужская жесткость вскоре сделали Марью незаменимой помощницей.
Поначалу наши отношения были сугубо официальными. Марья была вежлива, предупредительна, но холодна как снежная королева. Я долго не мог выявить истоки этой холодности.
И только спустя год я, наконец, сообразил, как разрушить стену отчужденности, стоявшую между нами.
Марья не терпела фамильярности и приставаний со стороны начальства. Как я потом узнал, она долго не держалась ни на одной работе только из-за своей строптивости. Ну не любит девка служить шефу раскладухой, и все тут. На дух не переносит.
Как оказалось, на мое удивление, бывают и такие экземпляры. Правда, очень редкие… Поэтому мои робкие попытки сблизиться (на уровне дружеских отношений) она отметала, что называется, с порога.
Поняв, где собака зарыта, я повел свою игру. Она заключалась в полном безразличии. Я начал смотреть на Марью как на одушевленную приставку к компьютеру и переводчика-попугая – не более того.
В общем, я сыграл роль нехорошего, черствого человека, Синей Бороды из сказки. И Марья, при всем том, будучи женщиной до мозга костей, не смогла удержаться от искушения открыть запретную дверь.
На одной из презентаций, уж не помню по какому случаю, она якобы подвернула ногу, и мне поневоле пришлось лично отвезти ее домой на такси. Чему я, собственно говоря, был рад, хотя и состроил по привычке кислую мину – чтобы она шибко не задирала нос.
Марья жила одна в двухкомнатной квартире с мансардой, доставшейся ей по наследству от деда, известного художника.
В мансарде все и случилось: под картинами, которыми были увешаны стены сверху донизу, возле зажженного камина, за чашкой кофе, мы, наконец, нашли общий язык и подружились. Естественно, никаких вольностей мы не допускали.