Под Луной
Шрифт:
– И мы перестали получать за них деньги в госбюджет.
– Не так. Мы перестали их терять на контрабанде и липовых поставках, а стали взимать налогами, акцизами, процентами на кредитование, таможенными сборами. Ты этого не знаешь, может быть, но сборы возросли на порядок в первый же год. Доходы городского бюджета подскочили аж в три раза, отчисления в бюджет СССР в два с половиной. Чуешь, о чем идет речь? На эти деньги, между прочим, "Парижскую Коммуну" и "Марат" ремонтировали и тракторно-танковый цех на Ижорском заводе построили. Вот тебе и прямая польза РККА и индустриализации от простого советского нэпмана.
– Все так, – кивнул, улыбнувшись, Бубнов. – Но он выступил конкурентом нашей собственной швейной промышленности!
– Все так, – не стал спорить Кравцов, повторив к тому же "формулу" Бубнова. – Но, во-первых, он платит налоги, которые много выше, чем те, что платят госпредприятия. Во-вторых, он реально работает против утечки капитала заграницу, предотвращая к тому же контрабанду и облегчая жизнь ОГПУ и Военконтролю. И наконец, в-третьих, нашим швейникам учиться еще и учиться. Вот пусть и учатся, соревнуясь, а продукцию их все равно покупают. У Копельмана белье сравнительно дорогое, да и до Литейного проспекта не каждый доберется…
– Резонно. А криминал как? Разложение, усиление буржуазного элемента?
– Так, Андрей! А мы на что? На то и щука в море, чтобы карась не дремал! Военконтроль, ОГПУ, Политуправление РККА, Милиция, Прокуратура, Революционные трибуналы… Работать надо, а не липовые дела строчить.
– И Военконтроль самый важный…
– Андрей, так и ты, вроде как, военный. Политуправление – это же военный отдел ЦК, нет?
– Да, Макс. Хорошо, я подумаю над твоими словами. В них определенно есть резон, но я должен все это еще раз обмозговать.
– Думай, – согласился Кравцов, хотя и догадывался, что и сам этот разговор не состоялся бы, если бы Бубнов не пришел уже к каким-то предварительным выводам.
– Надо бы на партконференции поднять вопрос о разграничениях полномочий между Наркоматом и РВСР…
"Значит, у меня есть еще один союзник в ЦК, и не самый слабый к тому же…"
– Я не против, – сказал он вслух. – Если хочешь, могу подкинуть тебе пару тезисов.
– Давай.
– Договорились!
– Ты знаешь, что о тебе говорят в ЦК?
– Расскажи, – предложил Макс.
– Говорят, ты снова копаешь под Дзержинского, – глаза Реш светились неподдельной тревогой, и неспроста: "копать" под председателя ГПУ возьмется лишь полный отморозок, самоубийца или сумасшедший.
"И еще Макс Кравцов собственной персоной… Идиот!"
– Глупости! – сказал он и зачерпнул ложкой суп.
В кои-то веки Рашель приготовила обед. Отстранила тонкой рукой нанятую по рекомендации Саблина "экономку", затопила кухню золотым сиянием своих глаз и сварила
"Съевшего полный обед расстреливают перед строем в назидание другим несознательным элементам…"
– Ну, не знаю. Так говорят.
– Хотят стравить меня с Феликсом, – отмахнулся Макс. – Вкусно!
– Я рада. Тебе действительно нравится? Сто лет не готовила…
– Я знаю.
– Я люблю тебя, Макс.
"Значит, дело серьезное…"
– Я тоже люблю тебя, – Кравцов проглотил горячий суп и посмотрел Реш в глаза. – Что тебя тревожит?
– Они убьют тебя, – сказала она, не опуская взгляда.
– Меня не так просто убить, – возразил он с той интонацией, тем голосом, каким обычно объяснялся ей в любви.
– Сиди! – потребовала она, увидев, что он собирается встать. – Кушай! Потом выпьем, потом я стану отдаваться тебе, как дура и кокотка, а ты будешь брутальным командармом Кравцовым! – она улыбнулась, предвосхищая, как оно там все у них получится. Потом, не сейчас. – Я коньяк купила и пирожные, и чай китайский.
– А бы выпил кофе, – улыбнулся в ответ Макс.
– Вот сам и сваришь… к пирогу.
– К пирожным. Купила птифуры?
– Как ты узнал?
– Военконтроль знает все!
– Тебе не свернуть Феликса!
– Что за глупости! Мы с Феликсом Эдмундовичем старые знакомые, члены ЦК, наконец…
– Во всем этом есть хотя бы смысл? – спросила она строго.
– В чем?
– В твоих играх?
– Я не играю, Реш, – покачал Кравцов головой. – Ты же знаешь, я революционер. Я торю дорогу в Коммуну!
– Вот я, дура, и люблю тебя за это, – вздохнула она, обливая его золотым потоком любви и заботы. – Кушай, Макс, а то суп остынет!
– Я хочу родить ребенка, – голос Реш прозвучал в ночной тишине, как шелест ветра в траве, невесомый, нежный, едва ли материальный.
– Решено, – сразу же ответил Кравцов.
– Что решено?
– Я буду трудиться, не покладая… ну, в общем, ты поняла.
– Ты серьезно?
– Более чем! – он повернулся на бок, приподнялся на локте и посмотрел на жену. Лунный свет, втекая в раскрытое окно, серебрил ее кожу. Вокруг Реш разливалось вполне волшебное жемчужное сияние, и она была похожа сейчас на одну из тех удивительных красавиц, каких писали Климт и Муха. Макс видел картины этих замечательных художников еще до войны в Вене и Праге. Но дело не в них, а в ней. Он любил эту женщину и готов был ради нее даже построить социализм в одной отдельно взятой стране…
– Мне, наверное, тоже пора уже стать отцом, – сказал он ей. – И я очень хочу, чтобы матерью моих детей была ты. Я, такое дело, влюблен, как в первый день нашего знакомства, и даже хуже.
– Ах, командарм, умеете вы сводить женщин с ума. Что есть, то есть! – улыбнулась Рашель и потянулась к нему.
Их губы встретились, и последней здравой мыслью Кравцова стало предположение, что от такой страсти и должны рождаться дети. Во всяком случае, обязаны.