Под маской молчания
Шрифт:
Где-то далеко, за морями и веками, смеялись сарацины.
69
Куда запропастился сахар?
Ансельмо, кряхтя и стараясь не опрокинуть блюдце с чашечкой свежего кофе, нагнулся в поисках фарфоровой сахарницы. Где она прячется? Такой кофе, прямо с рынка Сан-Сте, где ароматы овощей и фруктов хватают за нос и тащат каждый в свою сторону, такой кофе грешно пить, не подсластив, святые разгневаются. В кухне темно, потому что в отеле недавно сменили проводку, и Ансельмо впустую шарил рукою, ища выключатель
Он сразу узнал дрожащую фигуру в дверном проеме. Дотторе! Светлые волосы гостя уже умерли, не дождавшись смерти хозяина.
— Ансельмо, мне нужна помощь.
Одежда прилипла к телу американца, губы трясутся, речь неразборчива. Ансельмо предостерегающе поднял палец, прислушался — никого. Смел в сторону осколки, чтобы не привлекать внимания. Взяв Виктора за руку, старик повел его, как ребенка, по коридору и вниз по лестнице. Вынул из кармана мобильник и с кем-то тихо, едва слышно переговорил. Дошли до двери с табличкой. Старинная каллиграфия: A. PROVADORE. С завитушками и виньетками.
Ансельмо отпер дверь, кивком пригласил Виктора войти. Меблировка скромная. Две старые лампы, стол, жесткие стулья, шкафы и шкафчики.
— Вам надо переодеться. — Ансельмо протянул гостю халат, а сам принялся рыться в шкафу, подыскивая подходящие вещи. — Эти петухи там, в лодках, ищут вас, — укоризненно вздохнул он, ткнув пальцем через плечо. — Им нужен козел отпущения. Вам снова нельзя оставаться в Венеции. Так?
— Да, мне надо в Штаты, — подтвердил Виктор, чувствуя, что тело снова затряслось, на этот раз уже не от холода.
— Моя родня… — Ансельмо выпрямился и провел рукой по пуговицам. — Мой кучино [30] — портовый лоцман. Большие корабли… Сегодня он выводит танкер в… — Ансельмо нахмурился, припоминая. — Галвестон. Он вас пристроит.
— Как? — ошеломленно спросил Виктор. — Ради чего?
Ансельмо посмотрел на него, как на дурачка:
— Ради того, что вас все еще жжет. Ради любви.
Он выглянул из-за двери, огляделся по сторонам, вывел Виктора, и они спустились еще ниже.
30
Двоюродный брат (ит.).
— Этим путем благородные господа возвращались домой к своим женам, навестив любовницу в нашем отеле.
Им на головы скатывались капли воды, лбы сметали паутину.
— Синьорина Удинезе… Что с ней произошло?
— Утонула, — мрачно произнес Виктор, думая о пулях, попавших в ее тело.
— В жизни не встречал такой привлекательной женщины.
— Я тоже… — тем же похоронным тоном согласился Виктор.
— Мы будем помнить о ней, — мягко, утешительно прозвучал в темноте голос старика.
Ансельмо нажал на какую-то ручку и открыл дверь. Пахнуло Адриатикой. За дверью мелькнул серебристый нос гондолы. Канал.
— Мой сын, — не без гордости сообщил Ансельмо.
Он обнял Виктора и подтолкнул его к суденышку. Гондольер тут же накинул на беглеца шерстяное одеяло, закрыв его с головой, и оттолкнулся от набережной.
Выглядывая из-под одеяла, Виктор оценил фигуру своего спасителя. Рослый, крепкий мужчина, не слишком похожий на тщедушного Ансельмо. Провадоре-младший уверенно вел лодку, спокойно посматривал по сторонам и улыбался полицейским, катера которых все еще бороздили канал в поисках убийц, убитых и улик.
70
Гудок прорвал туман — и Виктор крутит баранку вправо, в очередной раз избегая столкновения, снижая скорость и пытаясь ехать, как нормальные люди, а не как преследуемые Интерполом преступники. Убийцы.
Техас. Слово-то какое… странное. Ни разу здесь не был. Ни разу в жизни о нем и не думал. А сейчас… Все до одной встречные машины с техасскими номерами.
Дотронулся до своей головы — голый череп вместо привычных волос. Неделю маялся в каморке где-то у машинного отделения. По ночам видел Арабеллу, бегущую от женщины с добрым лицом из непропеченного теста.
«Она»… Конечно же, умирающий Морсби думал не о Джо. «Она» — это его покойница-жена. «Неужели Морсби спрятал свои секреты в ее могиле?» — гадал Виктор, скрючившись в чреве громадного танкера. С экрана маленького телевизора на него смотрела его собственная физиономия, а тем временем диктор вещал о «молодом террористе» и его «сообщнице», подставивших эксцентричного американца-филантропа под пули убийц.
При высадке незнакомый моряк сунул в руку Виктора пачку смятых зеленых бумажек.
— В память леди, — сообщил моряк деловито и исчез, не ожидая благодарности.
Виктор купил в каком-то гараже старую развалюху и пустился на ней к западу, к могиле женщины, которую никогда не встречал, но к которой начал ощущать странную привязанность. И ни на одном из дорожных постов у него не спросили документов.
Это ваша повседневность, молча обращался он к Джо. Как будто ты похоронен заживо. Специфика контакта с окружающим миром. Как будто ты напираешь телом на острие ножа. Вот он проходит сквозь кожу. Прокол. Первая кровь. Что дальше? И не можешь остановиться, не можешь увернуться.
Каждый раз, когда мимо проносились полицейские машины, руки Виктора тряслись. Беглый преступник! Он пытался вспомнить, как чувствовал себя, когда был нормальным, добропорядочным гражданином. И не мог.
Виктор сменил автомобиль и одежду. Итальянскую сжег в пустой пятидесятигалллонной бочке. Границу Аризоны пересек на заре, под проливным дождем, который порывы ветра кидали из стороны в сторону, то слева, то справа в стекла его машины. На подъезде к Хила-бенд встретил свору полицейских машин, но они пронеслись мимо, не обратив на него внимания, очевидно, к Большому Финиксу, на охоту за лихачами. На аэродроме тишина, дремлет кафе. Виктор представил зубастую официантку спящей.