Под мириадами угасающих звёзд
Шрифт:
Из новостных сводок города Гамеша
Он снова был здесь, в этом городе под вечным ночным небом. Каждый раз, когда он оказывался здесь, чувство тревоги и беспокойства охватывало его, словно невидимая сила толкала его в омут собственных мыслей и страхов. Город из его снов, город-мираж, возникающий в ночных видениях, снова окутал его своим таинственным и мистическим покровом. Он оказался в центре огромной площади, окружённой высокими, как горы, зданиями. Их тёмные фасады, покрытые сетью трещин, казались живыми.
Площадь была освещена только слабым, мерцающим светом далёких звёзд, которые, как всегда, выстраивались
В центре площади возвышалась массивная стелла, устремлённая к небу, как копьё, готовое пронзить черноту ночи. Она была сделана из непонятного материала — что-то среднее между мрамором и металлом, но совершенно лишённое блеска. Поверхность стеллы была покрыта странными письменами и символами, которые словно бы пульсировали едва уловимым светом, отражая тусклый свет звёзд. Эти символы казались живыми, как будто они пытались передать какую-то древнюю, почти забытую истину, но смысла их Гилл не мог понять.
Он сидел на холодной земле, ощущая, как мороз пробирается сквозь тонкую ткань его одежды. Холод не беспокоил его, скорее наоборот, он даже был в каком-то смысле приятен, помогая лучше сосредоточиться на том, что происходило вокруг. Взгляд его был устремлён вверх, на звёзды, которые казались бесконечно далёкими и одновременно близкими. Они словно висели прямо над ним, но протянуть руку и коснуться их было невозможно.
Вокруг него царила странная тишина, но эта тишина была обманчивой. Она была наполнена звуками, которые казались приглушёнными, как если бы они доносились из далёких глубин, откуда-то из-под земли или из самой тьмы. Эти звуки были едва различимы, словно слабый шёпот, который невозможно разобрать. Это были голоса мертвецов, которые окружали его.
Мертвецы были повсюду. Они стояли, сидели, лежали на земле в неестественных позах, их тела были скрюченными, словно они погибли в мучениях, но в их глазах было что-то живое. Эти глаза были устремлены на него, наполненные немым укором и немым ожиданием. Их рты шевелились, они что-то говорили, но звуки не доходили до его сознания. Казалось, что они требуют чего-то, что-то хотят узнать, но вопросы их были непонятны, словно на другом языке, языке, который он никогда не слышал и не мог понять.
Гилл знал, что они хотят от него ответа, но не понимал, какого именно. Иногда ему казалось, что он слышит что-то в этих голосах, что-то большее, чем просто требование. Они были исполнены боли, горечи и отчаяния. Это было не просто требование ответа, это был крик о помощи, мольба о спасении. Но Гилл не мог им помочь, не мог избавить их от мучений, как не мог избавить себя от этого вечного кошмара. Он не мог услышать их слов, не мог понять их требований. Всё, что он мог, — это созерцать звёзды. Эти звёзды были единственным, что приносило ему утешение.
Время в этом городе текло иначе. Иногда казалось, что он сидит на этой площади всего несколько минут, а иногда — что прошли часы, дни или даже годы. Он не мог определить, сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз был здесь, но знал, что это не имеет значения. Этот город был вне времени, вне пространства, вне реальности.
Мертвецы продолжали смотреть на него, их
Потом рядом с ним появилась она. Это было как внезапный порыв ветра в безмолвии мёртвого города, как проблеск света среди бесконечной тьмы. Гилл сначала не заметил её, так глубоко был погружен в созерцание звёзд, но внезапное ощущение тепла и присутствия рядом заставило его оторвать взгляд от небес. Перед ним стояла женщина, появление которой было столь же странным и загадочным, как и сам этот город.
Её пурпурное одеяние мягко колыхалось в невидимом ветре, словно само было соткано из теней и света, переливаясь всеми оттенками сумерек. Материя, из которой было сделано это платье, казалась живой, оно обнимало её фигуру, подчеркивая каждый изгиб, но не открывая ничего лишнего. Пурпур, цвет, который обычно ассоциируется с королевской властью и загадочностью, тут был глубок и насыщен, как будто впитал в себя все цвета ночи и тайн, окружавших это место.
Её волосы были тёмными, как сама бездна космоса, в которой плыл этот город. Они ниспадали на её обнажённые плечи мягкими, шелковистыми волнами, создавая ощущение, будто они были продолжением ночного неба, будто звёзды могли прятаться в этих густых прядях. Они падали легко, обрамляя её лицо, которое было столь прекрасным и загадочным, что казалось вне времени и пространства, словно она была создана из тех же материй, что и этот странный город, но при этом несла в себе что-то божественное, недоступное пониманию простого смертного.
Её глаза были, пожалуй, самым притягательным, что было в её облике. Они были глубокими, словно бездонные озёра, и их цвет — рубиновый — казался нереальным, но при этом завораживающим. В этих глазах была заключена целая вселенная, в них можно было утонуть, потеряться, забыть о всём на свете. Но в то же время эти глаза были полны печали, глубокой, неизмеримой печали, словно они видели слишком много, знали слишком много и хранили в себе все тайны мироздания. Однако сквозь эту печаль пробивалась любовь, настоящая, всепоглощающая, как будто эта женщина знала его всю его жизнь, как будто он был для неё кем-то очень близким и дорогим.
Гилл чувствовал, как её взгляд проникает в самую глубь его существа, обнажая все его страхи и сомнения, но при этом не осуждая, а, наоборот, принимая их, как часть его самого. В её взгляде не было осуждения или укора, только тёплая, искренняя любовь, смешанная с грустью и пониманием. Это был взгляд, который можно встретить только у того, кто видел и пережил гораздо больше, чем может вынести человеческая душа.
Он не знал, была ли она реальна, или же была лишь плодом его воображения, созданным его измученным разумом в попытке найти хоть какой-то смысл в этом бесконечном ночном кошмаре. Но в этот момент ему было всё равно. Её присутствие дарило ему чувство спокойствия, которого он не ощущал с тех пор, как впервые попал в этот город. Она была как луч света в тьме, и он знал, что, пока она рядом, он не один.