Под небом Финского залива
Шрифт:
И откуда ты все знаешь?
– шутливо спросил Сережа.
Если бы все... Люблю познавательную литературу читать, только вот память никуда негодная: если бы запоминалось все, что прочитала... А то только сотая часть из прочитанного задерживается в памяти. Такой несовершенный компьютер - эта человеческая память. Хотя теперь нужно только уметь пользоваться настоящим компьютером. Мне кажется, что люди скоро вообще перестанут читать, нажал кнопочку - и все, что нужно,- к твоим услугам. Для развлечения теперь телевизор существует, так что мир книг скоро станет мертвым царством.
А что?
– сказал Сережа.- И правильно, зачем мозги всякой всячиной загружать. Я считаю, что они нужны только для того, чтобы изобретать машины, которые превратили бы жизнь человека в достойное существование, без проблем и разных сложностей.
Да ведь существование - не жизнь,- возразила Света- Жизнь без трудностей - вообще пресная штука, которая быстро надоедает. Если все - как на тарелочке, такое пресыщение наступит, что ни в какие научные дебри и изобретения не потянет.
Я не согласен,- вступил в разговор Гена.- Именно когда не надо будет заниматься ерундой и добыванием хлеба насущного, тогда человеку захочется пощупать своими руками более сложные вещи. А так распыляешься на мнимые трудности, времени на что-то стоящее просто не остается, ежедневная погоня за ускользающим временем.
Может, вы и правы. Мы ведь не знаем, как можно жить без больших и маленьких проблем, но, наверное, они будут всегда: не одни, так другие. По сути, мы их сами создаем, и очень часто там, где без них очень хорошо можно обойтись. Взять хотя бы войны... Ну убей - не могу понять, зачем людям истреблять друг друга? А... Это все фокусы природы, ей так хочется, и она так делает. Диктат Вселенной...
А здесь ты что-нибудь читаешь, Свет?
– спросил Гена.
Да, меня все к истории тянет. Валентина Иванова читаю "Повести древних лет". Девятый век, о борьбе новгородцев с норманнами. Конечно, много художественного вымысла, девятый век - не восемнадцатый или девятнадцатый, но историческая подоплека присутствует: обычаи, быт людей того времени хорошо описаны, хотя кто может знать, как на самом деле жили тогда города, стойбища, заимки. Так, приблизительно. Много ли истинного от того времени осталось?!
А я "Аэропорт" Хейли пытаюсь осилить,- улыбнулся Гена.- Что-то никак вчитаться не могу.
Вчитаешься, вчитаешься, подожди немного. Хейли любит долго вводить читателя в атмосферу и предысторию описываемых событий. Это писатель, который досконально изучает предмет, о котором собирается писать. Тебе надо чуть-чуть потерпеть. Я помню начало "Аэропорта", как он долго и нудно знакомит читателя с подробностями функционирования аэропорта, но потом сюжет развивается стремительно. Кстати, у нас тоже появился такой писатель, Георгий Владимов, который, прежде чем написать роман о жизни рыбацкого коллектива, сначала целый год проплавал в качестве простого матроса на рыболовном траулере. В результате - жизненная достоверность, сочный язык, занимательный сюжет и вообще книга что надо.
Как, как?
– переспросил Гена.- Называется как?
"Три минуты молчания". Понимаешь, к спасению своих жизней, когда им грозит опасность погибнуть, они относятся наплевательски, а когда рядом гибнет другое судно, они развивают такую самоотверженную деятельность, что в результате спасают и тонущее судно, и себя.
Надо прочитать,- сказал Гена.- Я люблю о моряках.
Наверное, сам, мечтал стать моряком?
Было дело... В детстве Станюкович был моим любимым писателем.
Салаты потихоньку убывали с больших блюд в маленькие тарелочки, а потом исчезали и с них. После небольшой паузы оркестр опять заиграл танго. Света увидела боковым зрением мужчину, стремительно приближающегося к их столику. Он был из той шумной компании, что не переставала веселиться в противоположном углу. Ему было лет сорок пять, респектабельный вид, приторная улыбка на лице.
Вы разрешите?
– спросил он скороговоркой у ребят и, не дождавшись ответа, обратился к Свете, слегка расшаркавшись перед ней:
Девушка, я вас приглашаю, не откажите в танце.
Что вы!
– воскликнула Светлана, У меня два таких шикарных кавалера... Как можно?! Нет, нет, вы уж извините...
Мужчина скис, но не сдался:
Я вас очень прошу, всего один танец.
Да нет же, я вам ясно сказала,- Свету уже раздражала его настойчивость.
Ваше право,- сказал мужчина, развел руками и удалился в свой угол медленным, не очень уверенным шагом.
Света взглянула на ребят. Гена сидел весь в напряжении, как тетива, а Сережа, как обычно, широко улыбался, и его ласковый взгляд был ей наградой за отбитую атаку.
Подошел официант:
Второе подавать?
Можно, наверное,- Света вопросительно посмотрела на ребят, собственно, они только что успели общими усилиями справиться с салатами.
Сережа кивнул головой и стал наполнять рюмки. У ребят они были более вместительными, чем у Светланы, хоть и пили они коньяк, а Светина, недопитая и теперь долитая, не убавила вина в графинчике.
– Допивать вам придется,- лукаво улыбнулась Света.
– Справимся,- Сергей опять широко улыбнулся. Официант забрал посуду из-под салатов, принес "цыплят
табака", они были так аппетитно зажарены, что у Светы потекли слюнки, хотя она была уже почти сыта. Картофель, поджаренный соломкой, и пучок зелени дополняли красоту блюда. Сергей поднял рюмку:
Вот теперь за все хорошее в жизни и чтобы его было так много, как только можно!
Да,- поддержала тост Света.- И чтоб не нужно было его долго искать, а чтоб оно нас искало.
Даже серьезный Гена улыбнулся:
– И чтобы все плохое хорошо кончалось!
Они опять подняли рюмки и чокнулись: ну как без этого звенящего, как колокольчик, звука русскому человеку? Выпили... Даже Света выпила до дна. Все дружно принялись за цыпленка.
– Вкусный,- сказал Сергей.- Только жаль его, не пожил на белом свете, как и та девочка, которую в массовке убили.
Они стали вспоминать подробности своего участия в массовке, мягко иронизируя над собой и Светой.
К их столу подошел метрдотель с двумя красивыми девушками, одетыми в такие же красивые мини-платья, короткие и декольтированные как спереди, так и сзади. Только тесемки на спине одной и бретели на плечах другой поддерживали платья на изящных, точеных фигурках их обладательниц.