Под небом Финского залива
Шрифт:
Ген, чего ты так на нее смотришь, как будто караулишь - теперь она от тебя уже не уплывет. Чем ты так сегодня недоволен?
Всем доволен.
Опять помолчали. Света подняла палочку, стала ею по валуну чиркать.
– Гена, может, я тебе надоела?
Тишина. Ничего Гена не отвечает, по-прежнему на рыбу смотрит с серьезным видом.
Послушай, давай разберемся в ситуации. Ну, сидела я рядом с Вано, ну и что из этого?
Ах, Вано? Познакомились, значит?
Познакомились. Что из того?
В ресторан приглашал?
– Гена ударение на слове "ресторан" сделал.
Угадал - приглашал...
Чего ж не пошла?
А что? Пойти надо было? Если б с тобой не встречалась, может, и пошла бы.
А... Так я помешал? Я могу устраниться.
Не требуется. Если только тебе этого очень хочется... Я не понимаю, почему ты из ничего делаешь целую историю? Я виновата, что он сел рядом?
Ни с кем не сел, а с тобой сел - почему бы это?
А вот этого я не знаю - спроси у него.
Может, повод дала?
– Гена наконец оторвал взгляд от рыбы и на Светлану пытливо посмотрел.- Он же еще утром приехал.
Да... Зазывала. Если так не доверять друг другу, то и встречаться нечего,- Света поняла, что Гена намекал на тот отрезок утра, когда он к врачу ходил, а она одна оставалась.
Можно и не встречаться,- Гена опять взгляд на рыбу перевел.
А вот это как хочешь!
– вспыхнула Светка.- Я никогда никому не навязываюсь. А сцены мне устраивать из-за всяких мелочей нечего.
Все! Никаких сцен! Свободна! Все, все! Хватит!
– вспылил и Геннадий.
У Светы на глазах закипели слезы от обиды, но он сдержала их, закусив губу.
Все так все! Мне уйти или как?
– спросила она.
Как хочешь!
– в Генином голосе звенел металл.
Тогда я с твоего разрешения немного посижу. Издалека на поляну то и дело долетали звуки выстрелов с учебного полигона, расположенного на значительном расстоянии от санатория. Светка стала считать их, чтобы успокоиться и не наговорить Гене каких-нибудь грубостей. Досчитала до двенадцати, встала и медленно пошла к дороге, ведущей вверх и вниз - куда пожелаешь. Хотелось оглянуться... Ждала - Гена окликнет, что-нибудь скажет... Гена не окликнул - Света не оглянулась. Повернула вниз... Закончив спуск, перешла шоссе и, найдя укромное местечко в лесном массиве возле залива, долго сидела на старом пне, размышляя над Гениным характером. В общем-то, в чем-то похожие у них характеры: оба самолюбивые, оба гордые, оба вспыльчивые, вот только Света не имела привычки ревновать по пустякам, а может, не было к этому причины. Да нет... Ревновать можно только тогда, когда не уверен в любви того, кого любишь, а если уверен - чего же ревновать? Хотя, с другой стороны, уверенности в ответной любви любимого человека обычно и не хватает, это так. Все равно обидно было, что так глупо поссорились, но назад дороги не было.
"Ладно, переживем,- настраивала себя Света.-Перемелется все: и обида, и щемяще-горькое чувство к Генке. Не надо об этом думать, надо отвлечь себя от бесконечного пережевывания нашей ссоры". Света попыталась вспомнить что-нибудь приятное, чтобы улучшить настроение, но почему-то ничего не вспоминалось. Вспомнилось море, такое всегда разное, такое величественное: то грозное, то ласковое, совсем не похожее на этот всегда тихий и спокойный залив, уверенный в своем постоянстве, в своей совершенной красоте, кроткий и безучастный к человеческим горестям. Он мог только усилить человеческую радость, смягчить тревожное, смятенное настроение человека, но он не умел вторить человеческому горю, скорби, ярости, безрассудству, не умел быть созвучным пылким страстям человека. Аморфное,
бестрепетное существо рядом с беспокойным, неугомонным исполином, властным и грозным, уверенным
в своей силе и могуществе.
Ей так хотелось, чтобы рядом бушевал гигантский громогласный прибой: только он мог сейчас создать соответствующий фон для ее настроения, а потом унести вдаль, разбить и сокрушить о пороговые глыбы все, что угнетало и печалило ее сейчас.
Во второй половине дня Света решила поехать в город, чтобы отвлечься от своих дум и развлечься. Она заглянула в каждый магазин, рассматривая товары на его прилавках, как рассматривают экспонаты в музее. Ничем не заинтересовавшись, она зашла в городской парк и присела на скамейку в тени большого вяза. Долго сидела, стараясь отогнать от себя всякие мысли, которые, как назойливые комары, так и норовили укусить ее побольнее.
Подошла пожилая женщина приятной внешности, одетая скромно до бедности, тяжело опустилась на скамейку рядом со Светой. Вытащила из сумочки старомодные очки в тяжелой черной оправе, водрузила на глаза, оттуда же извлекла письмо и стала читать его, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом опустила письмо на колени, закрыла руками лицо и сказала сквозь слезы, непонятно к кому обращаясь - к самой себе или к Свете:
– Боже мой, он стирает ей даже колготки и ночные рубашки.
Света промолчала, ничего не поняв из произнесенной тирады.
Нет, вы представляете,- теперь она уже повернулась к Свете.- Она превратила его в домохозяйку.
Вы о ком?
– спросила Света.
О моем муже. О моем бывшем муже,- поправилась женщина.
Ушел к другой?
Она закружила ему голову... Бедный мой Митя...- она заплакала.
Разберется и вернется, не надо так убиваться,- попыталась успокоить ее Света.
Нет, он не вернется, он никогда не вернется. Она его угробит... Она его угробит, чтобы начать новую жизнь. Ей нужна только квартира и ленинградская прописка. Разве он может быть ей нужен? Она в два раза моложе его, она моложе нашего покойного сына.
А что случилось с вашим сыном?
Он попал в автомобильную аварию, сразу - насмерть. Бедный мальчик хоть не мучился...
Давно это случилось?
Еще в Ленинграде.
Вы ленинградка?
Была... Теперь я - жительница коммунальной квартиры. Это так ужасно, так ужасно. Вы представляете, я своими руками разрушила свою жизнь. Разве я могла думать, что эта девочка себе на уме, что она отнимет у меня мужа? Мы прожили с ним сорок лет... Представляете - сорок лет, и вот теперь я осталась совсем одна, в этом чужом городе, где у меня нет даже знакомых. Но главное не в этом, главное в том, что она его отправит на тот свет, я это чувствую, и очень скоро. Вы посмотрите, что он мне пишет,-она поднесла письмо к глазам; - "Милая Надя, мне стыдно об этом писать, но я счастлив, очень счастлив,- не знаю, надолго ли. Мое сердце все чаще пошаливает, как мало мне отпущено наслаждаться этим счастьем, но я ни о чем не жалею, и ты не переживай за меня, береги себя". Представляете: береги себя... Как я могу беречь себя? Я выплакала все глаза... Она не знает, что он мне пишет...
Как это случилось?
– спросила Света, она поняла, что этой женщине надо выговориться, неважно кому, постороннему человеку даже предпочтительнее.
Как это получилось? Как это получилось?
– она опять стала раскачиваться из стороны в сторону.- После гибели сына мы остались одни в двухкомнатной квартире, решили сдать одну из комнат. Я нашла молодую женщину, которая приехала в Ленинград из Рябово на двухгодичные курсы бухгалтеров, думала, нам будет веселее с нею. Она казалась такой непосредственной. Мы относились к ней как к дочери, мы скоро перестали даже брать с нее деньги за квартиру. Она обедала вместе с нами, платя минимальную сумму. У меня было время, чтобы стряпать; она приезжала к обеду. По вечерам мы играли в лото. Митя повеселел, перестал вспоминать о сыне, я так радовалась за него. А потом...- женщина опять закрыла лицо руками и заплакала.- А потом они объявили мне, что любят друг друга... Вы представляете? Любят друг друга: ей - тридцать, ему - шестьдесят... Если бы не она - я могла бы остаться в Ленинграде, но она остановилась только на этом обмене; ей нужда была только эта квартира и больше никакая, со мной она не хотела считаться, и она не хотела, чтобы я осталась в Ленинграде, а он полностью подпал под ее влияние, он не знал, как ей угодить. И теперь я имею пятнадцать метров в коммунальной квартире, а они живут в однокомнатной улучшенной планировки. Она скоро загонит его в могилу и будет единовластной хозяйкой - это все, что ей нужно. Вы представляете? Теперь он стряпает ей обеды и стирает белье, ходит в магазины и убирается в квартире. А она ходит на работу, только на работу, и ей не стыдно так загружать старика...