Под небом Новгорода

Дефорж Регина

— Никого. Дорогая Адель, благодарю вас за заботу, которую вы всегда проявляли обо мне. Могу ли я ею злоупотребить, прося вас поговорить от моего имени…

Анна вдруг замолчала: не безумие ли доверять женщине, которая близка королю?

— Продолжайте, друг мой. Вы знаете, что я сделаю все, что в моей власти, чтобы быть вам полезной.

— Удалите ваших приближенных. То, что я вам скажу, должно остаться между нами.

— Выйдите! Оставьте нас одних, — приказала Адель.

Когда все вышли, Анна усадила Адель на скамью возле сушильной печи и стала перед

ней на колени, держа Адель за руки.

— Что вы делаете?! Встаньте!

— Прошу вас, дайте сказать и не прерывайте меня.

— Но…

— Мне очень трудно просить вас. Я хотела бы, чтобы вы ходатайствовали перед королем об освобождении из заточения Оливье.

Графиня Фландрская вся напряглась и попробовала отнять руки. Анна не отпустила их и продолжала:

— Умирающего Оливье держат в заключении здесь, в замке. Я знаю, что за свой поступок Оливье заслуживает смерти, но я умоляю вас воспользоваться вашим влиянием и склонить Генриха к прощению.

— Слышал ли кто-нибудь подобное? Жена просит помиловать любимца своего супруга?!

— Забудем об этом. Я знаю, что, несмотря на его пороки, вы тоже привязаны к нему.

— Но не настолько, чтобы потерять привязанность брата.

— Умоляю вас!

Резким движением графиня освободилась и встала.

— Из любви к вам я забуду этот разговор и ничего не скажу о нем королю. Советую и вам поступить так же, если вы не хотите оказаться на месте того, кому покровительствуете.

Изумление, отразившееся на лице королевы, вызвало печальную улыбку у графини.

— Друг мой, знакомство с французским двором не научило вас еще распознавать опасности. Все основано на интригах, лжи, предательстве. Вам не удастся меня убедить, что при дворе вашего отца все было иначе. Что же касается меня, я не заметила, чтобы в других королевствах все было иначе.

Анна поднялась, очень бледная.

— Простите меня, я думала, что могу рассчитывать на вашу доброту и любовь к ближнему. Разве Христос не учил нас прощать?

— Не вмешивайте Господа Бога во все это. Считайте Оливье мертвецом и молитесь за него. Вы выглядите больной. Я провожу вас.

Графиня Фландрская открыла дверь.

— Идемте.

Неподвижная, похолодевшая, Анна отрицательно покачала головой.

— Ну как хотите!..

* * *

Анна уединилась за пологом, закрывавшим ложе. Со времени разговора с Адель она больше не видела графиню. Одна из придворных дам сообщила Анне, что графиня вернулась во Фландрию. Отъезд Адель, которая даже не пришла попрощаться, очень опечалил Анну. Она почувствовала, сколь одинока при дворе, где у нее было больше врагов, чем друзей.

Уже около месяца она ничего не слышала о Рауле де Крепи и о незнакомце, дважды писавшем ей по-русски. Весточки, посланные Матильде Нормандской, Госслену де Шони, Роже, архиепископу Шалонскому, остались без ответа. Анне казалось, что следят за каждым ее движением, доносят о каждом сказанном слове. Она находила успокоение только в молитве. Анна отказывалась от всякой пищи. В отчаянии Елена обратилась к королю, который и призвал свою супругу.

Уже много недель король не навещал жену. Ее худоба удивила его.

— Что с тобой? Мне сказали, что ты отказываешься есть… Подумай о ребенке, которого носишь! Ешь, сделай усилие. Ты боишься, что тебя отравят? Разве при тебе нет тех, кто пробует пищу? Но, наконец, скажи что-нибудь!.. Чего ты хочешь?

Анна подняла глаза, окруженные темными кругами.

— Я хочу свободно ходить.

— Душа моя, ты вольна ходить куда угодно, никто не мешает. Только для твоего здоровья и здоровья ребенка лекарь предписал тебе не покидать покоев.

— Жан из Шартра, наверное, думает, что поступает правильно. Но очищения желудка и кровопускания, недостаток воздуха и движений вредны моему здоровью и отбивают желание есть. Я не смогу проглотить ни кусочка, пока остаюсь удаленной от моей школы, больницы, моих бедняков.

Все переглянулись, понимая, что королева не уступит.

Лекарь не знал, на что и решиться. Он был уверен в обоснованности своего лечения, но его августейшая больная думала иначе и, казалось, решила умереть от голода, если он не изменит лечения.

— Разумное движение и небольшие прогулки не могут, конечно, повредить королеве. Ей еще далеко до срока…

— Итак, душа моя, ты слышала метра Жана? Ты можешь выходить, если будешь осторожна. А теперь поешь.

Анне пришлось призвать на помощь всю свою гордость, чтобы не вырвать из рук тех, кто должен пробовать пищу, суп из петушиных гребешков с грибами. А потом пришлось постараться не проявить спешки и не показать удовольствия, когда она ела. Через два дня Анна была уже в состоянии пойти в больницу, где больные встретили ее с такой радостью, что это ее окончательно ободрило.

Жители Санли с удовольствием видели, как их госпожа, закутанная в меха, ходила по улицам города, останавливалась у прилавков, разговаривала с ремесленниками, раздавала милостыню следовавшим за ней на приличном расстоянии калекам. Анна пила молоко, надоенное при ней, смеялась грубоватым шуткам оруженосцев, с завистью смотрела на катающихся по льду, благоговейно отстаивала мессы среди народа. На одной из церковных служб Анне передали послание графа де Валуа. В послании говорилось, что ей не следует беспокоиться и что до новолуния, с Божьей помощью, «все будет хорошо».

В этот вечер Анна молилась с еще большим усердием.

* * *

Ненависть и вожделение объединились, чтобы погубить королеву и трубадура. Ирина поняла, что ее любовник испытывает к ней только отвращение. Она ждала подходящего момента, чтобы его убили. Все колдовство не смогло заставить Рауля полюбить ее и изгнать из мыслей графа дочь киевского князя. В отчаянии, Ирина решила покончить с собой, но раньше должна была погибнуть ее соперница!

Со своей стороны, Тьери де Буа, занявший место Оливье, настаивал на наказании Оливье за преступление. Он не понимал, почему Генрих все откладывал казнь. Тьери боялся, что друзья трубадура добьются помилования.