Под необъятными небесами
Шрифт:
— Он спёр их буквально у них из под носа.
— Багус? — спрашивает Карло?
— Багус. — отвечает мужчина и приставляет две сферические жемчужины к мочкам ушей, как серёжки.
— Тебе идёт.
— Кто знает. Может быть они из пластика.
— Думаю, что здесь гораздо проще украсть их у японцев, чем сделать из пластика и к тому же…
— …к тому же он тебе симпатичен, потому что ещё больше рискует?
— Точно. Что мы можем ему предложить?
Начинаем жестикулировать, забирая жемчуг и делая знаки обмена.
Наш друг великолепно нас понимает и точно знает, что хочет. Он указывает на море, изображает плавание, указывает одной рукой на спину, другую подносит ко рту, вдыхая через неё.
— Он хочет баллон акваланга! — мы смотрим друг на друга в сомнениях. У нас их два. Мы взяли их на всякий аварийный случай, купили очень дёшево, так как они очень старые. Таким случаем мог быть якорь, запутавшийся в кораллах на глубине слишком большой, чтобы нырять с задержкой дыхания. Это случилось единственный раз на Рангироа на пятнадцатиметровой глубине. Тогда нам удалось выйти из положения с помощью мотора и лёгких Карло.
— Если они не понадобились нам ни разу до сих пор, почему должны будут понадобиться в будущем?
— Давай отдадим ему. У нас останется ещё один.
Обращаясь к Маркусу, так зовут нашего друга, Карло спрашивает: — Анак?. — Дети?
— Лима. — отвечает тот, показывая пять пальцев.
— Ладно. Давай отдадим ему баллон. Он сможет воровать жемчуг не пойманным.
Я беру баллон, прочно закреплённый за дверью носовой каюты с тех самых пор, как мы вышли из Бокка Ди Магра. Лямки покрыты пылью, но он работает, когда открываешь вентиль, слышен звук выходящего воздуха.
При виде баллона Маркус расцветает. Он трогает его, ощупывает, поднимает.
— Надеюсь он знает как им пользоваться. — Карло берёт листок бумаги, рисует поверхность моря, потом обозначает глубины пять метров, десять метров, пятнадцать метров. Потом показывает на часы:
— Go 5 metres 10 minutes, up ok. 10 metres, 10 minutes, up ok. Go 20 metres 10 minutes up, stop 10 metres 1 minute up, stop 5 metres 1 minute then up ok.– и так далее.
Маркус слушает широко раскрыв глаза, но, кажется, всё прекрасно понимает концепцию и комментирует, произнося что-то похожее на oxigen, изображая булькание и показывая на свою грудную клетку.
— Багус! — восклицает маэстро, гордо похлопывая ученика по плечу.
— Интересно, как он собирается заряжать его. Единственные, кто может это сделать — японцы. Но, если он принесёт к ним баллон, они его отберут.
Маркус понял. Он показывает на деревню, потом изображает надувание шарика и под конец, с помощью куска ткани делает вид, что всё укрывает.
— Е джапанезе но?
— Ноо джапанееезе….. — Маркус стучит себя по лбу, давая понять, что они не знают.
Он вызывает у нас ещё большую симпатию, даём ему ещё банку сухого молока и надувные шарики для детей. Маркус вешает на плечо и берёт пакет с остальными вещами. Когда он выходит из кокпита, меня одолевают сомнения.
— Как он будет пользоваться баллоном без редуктора и не зная, сколько воздуха осталось? — мы смотрим друг на друга и почти хором говорим — Дадим ему редуктор и манометр, так будет надёжнее, как бы он не наделал глупостей. Всё равно нам они не нужны.
Маркус не понимает, что мы обсуждаем и смотрит с некоторым беспокойством. Когда я возвращаюсь с носа с двумя новыми деталями, он так широко раскрывает глаза, что они уже не кажутся раскосыми. Карло объясняет ему что это, но он и так прекрасно знает.
— Багус, терима каси, терима каси… — спасибо, спасибо.
После чего поворачивается к корме, роется в кармане и протягивает ещё две жемчужины, украденные у японцев. Налетает луч прожектора и он растягивается на дне кокпита, потом тихо соскальзывает в воду, счастливый, как ребёнок, сжимая в руках свои трофеи и непрерывно повторяя: — Терима каси, терима каси… — спасибо, спасибо.
Вскоре после рассвета сходим на берег. Посещаем жемчужные фермы, расспрашиваем, фотографируем. Вскоре после этого уходим, прежде чем японцы обнаружат на острове появление подводного снаряжения итальянских марок.
Деревня у входа в бухту погружена в лес и наполовину скрыта за деревьями. У воды не видно пирог и на пляже никого, но мы всё равно сходим на берег, намереваясь пополнить продуктовые припасы. Высаживаемся на небольшом отдалении от деревни, где стоит хижина и рядом с ней сидит старик. Карло подходит к нему и здоровается за руку, пока я задержалась, привязывая динги к стволу пальмы. Старик не двигается и молча смотрит на нас. Я подхожу, чтобы тоже с ним поздороваться.
— Не трогай его. У него проказа. — Карло говорит спокойным тоном, но у меня от этих слов стынет кровь.
— Не показывай ему, что боишься.
Я удерживаю руку, которую уже собиралась протянуть и приветствую его жестами, чао, чао, с ужасом рассматривая изуродованные ноги и руки старика. У него так же отсутствует большая часть носа.
Обмениваемся ещё несколькими жестами, прощаемся и направляемся к деревне.
Едва отойдя, так чтобы старик нас не видел, Карло тщательно моет руки в море.
— Чёрт возьми, надеюсь это не заразно. Я заметил только когда пожал ему руку.
— О боже. Даже подумать страшно. Я никогда, до сегодняшнего дна не видела прокажённого. Может быть они не всегда заразные. Может быть его вылечили.
— В этом затерянном месте? Вряд ли.
Из деревни, тем временем подходит группа людей. Взрослые и дети, все очень оборванные, у некоторых видны повязки. Вперёд выходит мужчина. Он приветствует нас, говорит по английски — большая неожиданность. Мы спрашиваем его, как называется деревня, так как на карте она не обозначена.
— Это не деревня. Это лепрозорий. Я Уэйн, старший санитар. Медик приезжает сюда раз в месяц с острова Туал.
Лепрозорий! Само слово наводит на меня ужас. Мне слышится звон колоколов, видятся люди без ног, с деформированными, обезображенными лицами, вспоминаются рассказы доктора Швейцера [9] , которые мне читал в детстве мой дедушка.
9
Доктор Альберт Швейцер (1875–1965), медик и музыкант. Удостоен Нобелевской премии в 1952 г. за свою деятельность по помощи прокажённым в Африке.