Под ногами Земля (Сборник фантастики)
Шрифт:
— Так… — Дирантович повернулся к Смарыге. — Вам, очевидно, придется ответить на много вопросов, но первый из них — основной. До сих пор такие опыты на людях не производились?
— Нет — Тогда скажите, представляет ли ваш эксперимент какую-нибудь опасность для здоровья Нины…
— Федоровны.
— Извините, Нины Федоровны.
— Нет, не представляет.
— А вы как думаете? — обратился Дирантович к врачу.
— Видите ли, я только терапевт, но полагаю…
— Благодарю вас! Значит, прошу обеспечить заключение квалифицированного специалиста.
— Оно уже есть, — ответил Смарыга. — Профессор Черемшинов. Он же будет ассистировать при операции и вести дальнейшее наблюдение.
— Допустим. Теперь второй вопрос, иного рода. Насколько я понимаю, полная генетическая идентичность, о которой вы говорили, имеет место и у однояйцевых близнецов?
— Совершенно верно!
— Однако известны случаи, когда такие близнецы, будучи в детстве похожими, как две капли воды, в результате различных условий воспитания приобретают резкие различия в характерах, вкусах, привычках — словом, во всем, что касается их индивидуальности.
— И это правильно.
— Так какая же может существовать уверенность, что дубликат Семена Ильича Пральникова будет действительно идентичен ему всю жизнь? Не можете же вы полностью повторить условия, в которых рос, воспитывался и жил прототип.
— Я ждал этого вопроса, — усмехнулся Смарыга.
— И что же?
— А то, что мы вступаем здесь я область спорных и недоказуемых предположений. Наследственность и среда.
— Ага! — сказал Фетюков. — Спорных и недоказуемых. Я прошу вас, Арсений Николаевич, обратить внимание…
— Да, — подтвердил Смарыга, — спорных и недоказуемых. Возьмем, к примеру, характер. Это нечто такое, что дано нам при рождении.
Индивидуальные черты характера проявляются и у грудного ребенка. Этот характер можно подавить, сломать, он может претерпеть известные изменения в результате болезни. Но кто скажет с полной ответственностью, что ему когда-либо удалось воспитать другой характер у человека?
— Вы, вероятно, не читали книг Макаренко, — вмешался Фетюков. — Если бы читали…
— Читал. Но мы с вами, к сожалению, говорим о разных вещах. Можно воспитать в человеке известные моральные понятия, привычки, труднее вкусы, и совсем уж невозможно чужой волей вдохнуть в него способности, темперамент или талант — все, что принято называть искрой божьей.
— Ну вот, договорились! — сказал Фетюков. — Искра божья!
— Постойте! — недовольно сморщился Дирантович. — Не придирайтесь к словам. Продолжайте, пожалуйста, Никанор Павлович.
— Спасибо! Теперь я готов ответить вам на вопрос о близнецах.
Посредственность более всего восприимчива к влиянию среды. Весь облик посредственного человека складывается из его поступков, а на них-то легче всего влиять. Предположим, один из близнецов работает на складе, другой же остался служить в армии. Действительно, по прошествии какого-то времени их характеры могут потерять всякое сходство. И причина здесь кроется не в каких-то чудодейственных свойствах среды, а в изначальной примитивности этих характеров.
— Н-да — почесал затылок Дирантович. — Теорийка! Вот куда вы гнете!
Значит, по-вашему, будь у Шекспира однояйцевый близнец, он бы обязательно тоже?..
— При одном условии.
— Каком же?
— При условии, что его способности были бы вовремя выявлены. Кто знает, сколько на нашем пути встречается не нашедших себя Шекспиров? В случае с Пральниковым все обстоит иначе. Мы знаем, что он гениальный ученый.
Знаем область, в которой он себя проявил. Следовательно, с первых лет воспитания мы можем направить его дубликат по уже проторенной дороге. Больше того, уберечь его от тех ошибок, которые совершил Семен Пральников в поисках самого себя. Никаких школ, индивидуальное, направленное образование с привлечением лучших специалистов. Правда, это будет стоить денег, однако…
— Однако не надейтесь, что Комитет будет финансировать вашу затею, перебил Фетюков.
— Почему же это?
— Потому что таких статей расходов в перспективном плане исследовательских работ не существует.
— Планы составляются людьми.
— И утверждаются Комитетом.
— Постойте! — вмешался Дирантович. — Этот вопрос может быть решен иначе.
Если академик Пральников продолжает существовать, хотя и в э… другой ипостаси, то нет никаких оснований к тому, чтобы не выплачивать ему академический оклад. Не правда ли?
— Конечно! — сказал Смарыга.
— Я думаю, что мне удастся получить на это санкцию президиума.
Что же касается прочих дел, квартиры, книг, ну и вообще всякой личной собственности, то Комитет должен позаботиться, чтобы все это осталось пока в распоряжении Нины Федоровны, в данном случае как опекунши. Согласны?
— Простите, Арсений Николаевич, — опешил Фетюков. — Вы что же, уже считаете вопрос о предложении профессора Смарыги решенным?
— Для себя — да, а вы?
— Я вообще не вправе санкционировать такие решения. Они должны приниматься, так сказать, только на высшем уровне.
— Вот те раз! — сказал Смарыга. — Для чего же вы тут сидите?
— Я доложу начальству, — вздохнул Фетюков. — Пойду звонить.
Дирантович подошел к окну.
— Ну и погодка! Вот когда-нибудь в такой вечер и я, наверное…
— Не волнуйте себя зря, — сказал Смарыга. — Статистика показывает, что люди вашего возраста обычно умирают под утро, когда грусть природы по этому поводу мало ощущается.
— А вы когда-нибудь думаете о смерти?
— Если бы не думал, мы бы с вами сейчас здесь не сидели.
— Я другое имел в виду. О своей смерти.
— О своей смерти у меня нет времени думать. Да и ни к чему это.
— Неужели вы не любите жизнь?
— Как вам сказать? Жизнь меня не баловала. Я люблю свою работу, но ведь все, что мы делаем, как-то остается и после нас.
— Это не совсем то. А вот и товарищ Фетюков. Ну что, дозвонились?
— Дозвонился, — произнес Фетюков. — Если Академия наук берет на себя ответственность за проведение всего эксперимента, то Комитет не видит оснований препятствовать. Разумеется, на тех условиях, о которых говорил Арсений Николаевич.