Под ногами Земля (Сборник фантастики)
Шрифт:
Меня могут обвинить в непоследовательности: с одной стороны, не верю, с другой — боюсь. К сожалению, это так. Не верю, потому что боюсь, боюсь, оттого что не вполне тверд в своем неверии.
Неизвестно, доживу ли я до результатов эксперимента… Смарыга первый, кто за ним?
После смерти Смарыги вся ответственность легла на меня, но еще при его жизни кое-что пришлось пересмотреть. Я считал, что все дело нельзя предавать широкой огласке. В частности, от молодого Пральникова нужно было скрыть правду. Иначе это могло бы повлиять на его психику, и весь эксперимент стал бы, как говорится, недостаточно чистым. Поэтому невозможно было присвоить
Андрею Семеновичу Пральникову, внебрачному сыну академика, была назначена академическая пенсия до получения диплома о высшем образовании. В самую же суть эксперимента были посвящены очень немногие, только те, кого это в какой-то мере касалось, в том числе кандидат физико-математических наук Михаил Иванович Лукомский, на которого возложили роль ментора будущего гения.
Образно выражаясь, мы бросили камень в воду. Куда дойдут круги от него?
Впрочем, я не из тех, кто преждевременно заглядывает в конец детективного романа. Развязка обычно наперед задумана автором, но она должна как-то вытекать из логического хода событий, хотя меня лично больше всего прельщают неожиданные концовки.
Михаил Иванович Лукомский Мне было тридцать лет, когда умер Семен Ильич Пральников. Этот человек всегда вызывал во мне восхищение. Я часто бывал у него в институте на семинарах, и каждый раз для меня это было праздником. Трудно передать его манеру разговаривать. Отточенный, изящный монолог, спор с самим собой.
Всегда на ходу, с трубкой в зубах, он с удивительной легкостью обосновывал какую-нибудь гипотезу и вдруг, когда уже все казалось совершенно ясным, неожиданно становился на точку зрения воображаемого оппонента и разбивал собственные построения в пух и прах. Мы при этом обычно играли роль статистов, подбрасывая ему вопросы, которые он всегда выслушивал с величайшей внимательностью. В нем не было никакого высокомерия, но в спорах он никого не щадил. Больше всего любил запутанные задачи. Для нас, молодежи, он был кумиром. Как всегда, находились и скептики, считавшие, что он взялся за непосильный труд, что его теория, родившаяся "на кончике пера", будет еще много лет ждать подтверждающих ее фактов и что попытки делать столь широкие обобщения преждевременны. Может быть, кое в чем они были и правы.
Несомненно одно: смерть Семена Ильича нанесла тяжелый урон науке.
Я был несказанно удивлен и обрадован, когда Дирантович сказал, что точная копия Пральникова скоро вновь появится на свет и что мне поручаются заботы о его образовании. Такому делу не жалко было посвятить всю свою жизнь!
О многом приходилось подумать. Школа, с ее растянутой программой и ограниченной творческой самостоятельностью учащихся, явно не подходила.
Свою задачу я видел в том, чтобы с младенческих лет привить Андрею математическое мышление, вызвать интерес к чисто умозрительным проблемам, дать основательную физико-математическую подготовку и широкий кругозор в естественных науках. По-моему, это основное, чем должен обладать будущий теоретик.
Кое-чего мне удалось добиться. Раньше, чем Андрей научился читать, он уже совершенно свободно оперировал отвлеченными понятиями и умел находить общие решения частных задач, все это, разумеется, в примитиве, но у меня не было сомнений
К двенадцати годам мы с ним в общем прошли по математике, физике и химии весь курс средней школы. Теперь нужно было позаботиться не столько о расширении знаний, сколько об их углублении.
К сожалению, иначе обстояло дело с другими предметами. Я привлек лучших преподавателей, но все они в один голос жаловались на его неспособность запоминать хронологические даты, географические названия и даже усваивать правила орфографии и пунктуации.
К тому же Андрей начал читать все без разбора. Я пытался хоть как-то руководить выбором книг для него, но тут наткнулся на редкое упрямство. Он мне прямо заявил, что это не мое дело.
Однажды я застал его за чтением книги по квантовой механике. Я отобрал книгу и сказал:
— Не забивай себе голову вещами, в которых ты разобраться не можешь.
— Почему?
— Потому что квантовая механика оперирует такими математическими понятиями и методами, которые тебе еще недоступны.
Он с явной насмешкой поглядел на меня и ответил:
— А я пытаюсь понять, что тут написано словами.
— Ну и что же?
— Почти ничего не понял.
Я рассмеялся.
— Вот видишь? Зачем же попусту тратить время? Потерпи немного.
Скоро все это станет твоим достоянием. Ты овладеешь современным математическим аппаратом, и перед тобой откроется новый, изумительный мир во всей его неповторимой сложности.
Он как-то очень грустно покачал головой.
— Нет, я не хочу такого мира, который нельзя объяснить словами.
Мир — ведь он для всех, а не только для тех, кто владеет этим аппаратом.
Я, как мог, постарался ему объяснить особенности процесса познания в новой физике. Рассказал о принципе неопределенности, упомянул работы Семена Ильича. Он заинтересовался, спросил:
— А мой отец был действительно гениальным ученым?
— Конечно!
— А я мог бы прочесть его работы?
— Пока нет, для этого у тебя еще слишком мало знаний, но о нем самом я тебе могу кое-что дать.
На следующий день я принес ему книгу о Семене Пральникове. Он ее прочитал в один присест. И несколько дней после этого был очень рассеянным.
— О чем ты думаешь?! — сделал я ему замечание, когда он переспросил условие задачи.
— О своем отце.
Между тем жалобы других учителей на Андрея становились все более настойчивыми, и я решил посоветоваться с психиатром.
Мне порекомендовали представителя какой-то новой школы.
Я его привез на дачу в Кратово и под благовидным предлогом оставил в саду наедине с Андреем. Предварительно я сказал ему, что это мой воспитанник, по-видимому в перспективе выдающийся математик, и объяснил, что меня в нем смущает.
Беседовали они больше часа.
По дороге на станцию мой новый знакомый упорно молчал. Наконец я не выдержал и спросил, что он думает об Андрее. Его ответ несколько обескуражил меня.
— Вероятно, то, что вы бы не хотели услышать.
— Например?
Он в свою очередь задал вопрос:
— Вы считаете его действительно талантливым мальчиком?
— Несомненно!
— Так вот. Все талантливые люди, подобно бегунам, делятся на стайеров и спринтеров. Одни в состоянии скрупулезно рассчитывать свои силы на марафонских дистанциях, другие же могут дать все, на что способны, только в коротком рывке. Первые всегда верят в здравый смысл, вторые — в невозможное.