Под ногами Земля (Сборник фантастики)
Шрифт:
Совокупность этих органов называется первой сигнальной системой. Только человек в процессе эволюции обрел речь. Именно это приобретение, именуемое второй сигнальной системой, поставило его над животным миром и дало возможность пользоваться абстрактными и обобщенными понятиями. Согласны?
— Согласен.
— Хорошо! Теперь предположим, что телепатическое общение все же возможно. Спрашивается, что это: свойство, утраченное человеком в процессе эволюции, или, наоборот, приобретенное? Второе предположение мы вынуждены отвергнуть,
— Понял.
— Теперь выводы делайте сами. Если и признать возможность телепатии, то она может осуществляться только на базе первой сигнальной системы.
Всякую возможность телепатического разговора следует исключить даже в общении между людьми. Что же касается ваших воображаемых разговоров с… подкрыском, то это вообще абсурд, потому что животные, как мы уже говорили, не обладают второй сигнальной системой.
— Но я же с ним говорил! — упрямо сказал Вахромеев.
— Это плод расстроенного воображения, результат болезненного состояния.
Чем скорее вы это поймете, тем успешнее пойдет лечение. А сейчас, — он похлопал больного по плечу, — отдохните и подумайте обо всем в спокойной обстановке. До свидания!
Черный подкрысок закончил сообщение и сейчас вместе с пятью членами Совета почтительно прислушивался к мыслям исполинской белой крысы:
"Трудно переоценить значение этих опытов. Впервые удалось осуществить связь с двуногими. Может быть, это начало новой эры. Кто бы мог предположить, что взаимопонимание возможно? Теперь все сомнения отпали.
Необходимо закрепить достигнутые результаты.
"Но они держат его в заключении, — подумал подкрысок. — Осуществлять связь становится все труднее. За ним наблюдают круглые сутки".
Белая крыса пошевелила усами:
"В таком деле нужны ловкость и изворотливость. Или, может быть, ты считаешь себя непригодным для этой цели?"
Подкрысок почтительно склонил голову:
"Нет, что вы?! Я приложу все силы!"
"Тогда желаю успеха!"
— Так что будем делать? — спросил врач. — Ко мне обратилась его дальняя родственница. Она согласна взять его под расписку.
Профессор поморщился.
— Об этом говорить преждевременно. Такое течение шизофрении иногда дает острые и нежелательные вспышки. Пока продолжим химиотерапию. Если она не даст желаемых результатов, придется прибегнуть к электрошоку.
Повесть без героя
Пролог Шедшие с утра дождь к вечеру превратился в тяжелые хлопья снега, которые таяли на лету. Резкие порывы ветра сгоняли с окон крупные капли, оставлявшие подтеки на стекле.
Громоздкие кресла в холщовых чехлах, покрытый плюшевой скатертью с кистями круглый стол, оранжевый паркет, две кадки с фикусами — весь этот нехитрый уют больничной гостиной казался еще более грустным в хмуром сумеречном свете.
Старшая сестра в накрахмаленном белом халате осторожно приоткрыла дверь, но, увидев дремавшего в кресле Дирантовича, остановилась на пороге.
Академик сидел в неудобной позе, откинув голову на жесткую спинку, посапывая во сне. Он был все еще очень красив, несмотря на свои шестьдесят пять лет. Крупные, может быть, несколько излишне правильные черты лица, седые, коротко, по-мальчишески остриженные волосы и небрежная элегантность делали его похожим скорее на преуспевающего актера, чем на ученого.
Представитель Комитета Фетюков захлопнул книжку в цветастой лакированной обложке и обратился к сестре:
— Какие новости?
— Не знаю. Оттуда еще никто не выходил.
Фетюков поморщился.
— Зажгите свет!
Сестра нерешительно взглянула на Дирантовича, щелкнула выключателем и вышла. Дирантович открыл глаза.
— Который час? — спросил он.
— Без четверти шесть, — ответил Фетюков.
Сидевший у стола Смарыга закончил запись в клеенчатой тетради и поднял голову.
— Пора решать!
Никто не ответил. Смарыга пожал плечами и снова уткнулся в свои записи.
Появилась сестра с подносом, на котором стоял видавший виды алюминиевый чайник, банка растворимого кофе, три фарфоровые кружки, стакан с сахарным песком и пачка печенья.
— Может, кофейку выпьете?
— С удовольствием! — Дирантович пересел к столу.
Фетюков взял банку с кофе, поглядел на этикетку и с брезгливой миной поставил на место.
— Где у вас городской телефон? — спросил он сестру.
— В ординаторской. Я могу вас проводить.
— Не надо, разыщу сам. Пойду, доложу шефу.
— Чего там докладывать? — сказал Дирантович. — Докладывать-то нечего.
— Вот и доложу, что нечего докладывать.
Смарыга снова оторвался от тетради и оглядел Фетюкова, начиная от светло-желтых ботинок на неснашиваемой подошве, немнущихся брюк из дорогой импортной ткани, долгополого пиджака, застегнутого только на верхнюю пуговицу, и кончая розовым упитанным лицом с маленькими глазками, прикрытыми очками в золоченой оправе.
— Пусть докладывает. На этот счет у них строгая дисциплина, — добавил он с иронической усмешкой.
Фетюков, видимо, хотел ответить что-то очень язвительное, но передумал и, расправив плечи, вышел.
— Чинуша! — сказал Смарыга. — С детства ненавижу вот таких пай-мальчиков. Приставлен к науке, а сам ни уха ни рыла ни в чем не смыслит.
— Бросьте! — устало сказал Дирантович. — Какое это имеет значение?
Не он, так другой. Этот, по крайней мере, хоть исполнителен.
— Еще бы! Для него вы — величина недосягаемая, академик и все прочее, а вот с нашим братом и похамить можно.