Под опекой
Шрифт:
Она отошла от произведения, чтобы уступить место другим зрителям. Таня не любила уходить в картину слишком далеко. Дорога обратно отнимала много сил. К тому же «Чертополох» не может сказать ничего определенного, адресованного только ей, ведь полотно создавалось для множества глаз и умов. Бесполезно искать в высоком искусстве личные послания, оно всегда говорит лишь о самом себе.
Отойдя от понравившейся картины, Крапивина зашла в небольшую, сконструированную на время выставки комнатку, где располагался Триптих. Оказавшись внутри, девочка на секунду представила себя в заброшенной хижине из какой-нибудь страшилки.
Таня захотела тут же выйти в основной зал, но в эту минуту громко брякнул мобильный телефон. Девочка испуганно вздрогнула и взглянула на экран. Сообщение от Владимира: «Я прочел твой дневник. Это вышло случайно. Возвращайся поскорее».
Крапивина почувствовала, как ее сердце глухо и сильно забилось, спина похолодела. Девочка выскочила из комнатки в основной зал. Вид у нее был перепуганный, ошарашенный. Другие посетители странно на нее посматривали. Таня еще не обошла всю выставку, но время поджимало. Девочка резко повернула к выходу. Оставаться не было смысла, Крапивина все равно сейчас не могла ни о чем думать, кроме дневника.
Она же его прятала! Как Владимир мог его найти да еще прочитать? К тому же случайно. Как это вообще?! Таня вела дневник в обычной школьной тетради. Даже попавшись под руку, она не должна была вызвать подозрений или желание пролистать страницы.
Сбежав по лестнице, Таня бросилась к дверям. В глаза ударил солнечный свет. Прекрасная погода, как раз для прогулок по городу, но девочке всюду мерещились дурные знамения. Солнце вышло из-за облаков, как вышел наружу ее секрет. Спускаясь в метро, Крапивина еле нашла в сумке проездной билет: пальцы у нее тряслись, словно ее лихорадило. Хотя чего ей на самом деле бояться?
Дневник – выдумка, нелепые фантазии девочки пубертатного возраста. Таня влетела в вагон, проскочив в закрывающиеся двери. Пассажиры мельком оглядели ее, осуждая за глупый поступок. Кто-то уже выставил руку, чтоб придержать двери, и чуть не ушиб себе пальцы. В вагоне было несколько свободных мест. Но Крапивиной не хватило сил усадить себя. Она прошла в другую часть вагона только за тем, чтобы снять стресс. Ей казалось, что движение помогает выплеснуть лишний адреналин. А его было столько, будто девочке предстояло убегать от разъяренного медведя. Хотя от хищников убегать – лишь подзадоривать.
Метания Крапивиной по дороге домой тоже никак не могли повлиять на произошедшее. Широков прочел ее секретную тетрадку. Ну и что с того? Он и так видит ее насквозь. А вдруг Владимир подумает, что написанное в тетрадке – правда? Таня покраснела. Она ведь ни разу не говорила ему, что сочиняет. Не проявляла никакого интереса к его шуткам о том, что он может помочь ей на литературном поприще. Крапивина, конечно, часто бывает в книжных магазинах и много читает, но разве это показатель? Говорят, настоящие писатели, наоборот, читают мало художественных книг, чтоб не сбивать собственный стиль. А, следовательно, есть все шансы на то, что Владимир примет слова Тани за чистую монету.
Перед мысленным взглядом Крапивиной возникла пресловутая тетрадь. Обычная дешевая тетрадка в клетку, 48 страниц, одноцветная обложка болотно-зеленого цвета. В это болото сейчас девочку и затягивает. Секретная тетрадь внезапно предстала перед ней во всех подробностях. Таня могла разглядеть каждый смятый уголок листа, каждую трещинку на корешке. Тетрадь словно излучала невидимое сияние. Но это было зловещее сияние темной звезды, несущей неудачу.
Широков наверняка откажется от девочки с такими тараканами в голове. Он решит, что она встречалась с Нилом, ее выдуманный герой списан с него до последней черточки. Будет скандал, она же несовершеннолетняя. Светлана тоже все моментально узнает и потребует развод. Здесь девочка невольно усмехалась. Будет здорово утереть нос этой воображале – на миру и смерть красна.
Только за что и почему «воображале»? Крапивину в Светлане раздражало уже одно ее существование. Карьера Нила Яслова может пошатнуться. А может, напротив – взлететь до облаков, публика любит желтые сплетни. Таня прослывет Набоковской героиней, роковой музой, соблазнительницей. Правда, она уже чуть старовата для этого амплуа. Скорее ее просто обзовут распущенной девицей, смутившей тонко чувствующую творческую натуру. Хотя книги Яслова и без нее полнятся подобными героинями.
Таня вздохнула. Невольно промелькнула мысль: хорошо, что родители не видят. И правда, что бы они подумали о прослывшей тихоней дочери, которая теперь поймана с поличным. Ладно бы, если она всегда вела бы себя открыто, вызывающе – тогда, может, обошлось бы без последствий, но недотрогам подобное не прощается. Ни разу не переступив черту в реальности с каким-нибудь одноклассником, Таня, однако, собственными руками заготовила на себя компромат с участием женатого мужчины.
На ватных ногах девочка вышла из вагона. Солнце пылало все так же яростно, стоя над Крапивиной, будто разгневанный судья. Вот-вот она получит по заслугам. Возвращаясь домой, девочка чувствовала, что идет к эшафоту. В память впивались вывески магазинов, которые она видела ежедневно, но прочла только сейчас. Оборванные объявления, лотки с овощами, россыпь окурков вокруг зеленого ящика – все казалось необыкновенно прекрасным, во всем светилась жизнь. И только она, несчастная, лишена этого сияния. Люди сторонились Тани, ощущая за версту ее отчаяние.
Дома приговоренную встречал Широков. Крапивина с трудом подняла на него глаза.
– Хорошо, что вернулась пораньше. А то, думал, ты пропустишь обеденное время, – Владимир прошел в кухню.
Девочка разулась и заглянула к нему в кабинет. На столе торжествовал рабочий хаос, между листами очередной рукописи Крапивина еле заметила свою тетрадку. Она выглядела такой беззащитной и неконкурентоспособной среди дутых, напыщенных стопок неведомых шедевров. Прямо как юниор в одном забеге с профессионалами.
Зачем-то приподнявшись на мыски, Таня осторожно приблизилась к рабочему столу и взяла свой «дневник». Он был заложен самодельной закладкой – свернутым в несколько раз листом А4, испещренным мелким строгим шрифтом Times New Roman с единичным интервалом. Девочка вытащила закладку, она чуть распахнулась, обнажив верхнюю строчку: «Жена его не понимала». Очередные жалобы. Таня сама получала удовольствие от жалоб и нытья и потому особо остро презирала этот недостаток в окружающих. Других людей можно безболезненно для своего самолюбия бичевать за собственные грехи.