Под опекой
Шрифт:
– Ничего, бессмертные шедевры могут и обождать пару часиков, – улыбается Широков.
Он изо всех сил старается казаться девочке близким и родным, словно и не было тех десяти лет в родительском доме. Словно Таня всегда жила на его попечении. Только откуда бы она могла взяться в таком случае? Наверное, ее опекун все-таки волшебник и наколдовал ее из одной или нескольких неопубликованных рукописей. И Таня на самом деле просто неудачно выписанная героиня с нелепыми переживаниями и глупыми надеждами. Вот почему у нее ничего не получается в реальном мире.
Владимир включает «Иван Васильевич меняет профессию». Девочка десятки раз видела этот фильм, но он
Но бесполезно, Таня чувствует, как медленно увязает. Она ведь собиралась переписать начатый дневник. Но вот теперь сидит и тратит время перед телевизором. Свет в комнате не включен, за окном медленно надвигается вечер. Или это тучи? Экран – единственный источник света.
Таня оборачивается на Широкова и случайно ловит его взгляд. Неужели он изучает ее, следит, нравится ли ей то, что происходит на экране? «Ты не обязан меня развлекать!» – хочет она заявить, но теряется. Посторонний, незнакомый человек проявляет к ней внимание. Но Таня не хочет его принимать, ей кажется, будто она занимает огромную сумму, которую не сможет вернуть. Если девочка начнет открыто принимать чужую заботу и нежность, то ей придется рано или поздно чем-то ответить.
Когда фильм оканчивается, начинается концерт. Широков хочет переключить.
– Нет, пускай, – вяло взмахивает рукой девочка, словно старуха на смертном одре.
Прежний энтузиазм растворился в съеденном обеде, Таню клонит в сон. Она сделала такой тихий звук, что пение напоминает шепот. Таня упивается картинкой. Перед ней, будто на показе мод, зашагали маленькие фигурки артисток на высоких каблуках. Неужели им удобно? И эту обувь рекламируют для обычной жизни? Если она такая удобная, почему дизайнеры и модельеры сами не носят шпильки и платформу? Это стало бы намного более убедительной рекламой. Но нет, те, кто придумывают все эти блестки, иглы и перья, носят обычные футболки, джинсы и практичную обувь даже на презентациях своих выдумок.
Таня вновь закипает. Ей это даже в определенном смысле приятно, она чувствует в себе силы. После нескольких вступительных песен началась реклама, словно подыгрывая нарастающему раздражению подростка. Замелькали короткие ролики с шампунями, лосьонами, бритыми ногами и подбородками, хлопьями на завтрак, длинными ресницами и прочими необходимыми элементами современной жизни.
– Спать хочется? – спросил Широков.
– Нет, не хочу, меня все бесит, – выпалила Крапивина, сжимая кулачки.
– Бесит? – Владимир включил свет и посмотрел на подопечную. Выражение лица девочки оставалось безучастным.
– Да, эта уродливая реклама повсюду, – ответила Таня. – Погаси свет. – Ей хотелось снова погрузиться в полумрак, так Крапивиной лучше думалось. При свете даже крошечной лампочки в ее мысли вторгалась действительность, и Таня с неудовольствием осознавала, что она всего на всего ограниченный, колючий подросток, одна из множества в своем роде. В эту минуту девочке представлялось поле, заросшее высокой крапивой. Сочные, ядреные стебли слегка покачиваются от желания кого-нибудь обжечь. «Я одна из них, – с тоской думает Таня. – Но самая колючая», – сейчас ей жизненно необходимо ощутить свою исключительность. Свет потух.
– Чем же реклама тебя так злит? – Широков спрашивал таким тоном,
– Она давит на меня! На всех. Я никогда не буду похожа на этих красавиц. И не хочу! Не понимаю, кто придумывает все эти стереотипы. – О да, подросток против стереотипов общества. Сколько сотен раз Крапивина читала об этом, и все равно с готовностью наступает на те же грабли. Нет, видно, книги ее ничему не учат.
– Никто от тебя и не требует соответствовать этим стереотипам. Да и где ты набралась таких слов? – мягкий отеческий голос. Разве Таня хоть раз намекала Широкову, что хочет получать от него родительские советы?! Девочка боялась не сдержаться и огрызнуться на его вопрос.
– Но все вокруг говорит о том, что только таким девушкам достается самое лучшее: от парней до косметики и бытовой техники. Я мечтаю изменить все! – Таня чувствовала, что говорит слишком откровенно. Не следует выносить ссор из избы. И в данном случае изба – это ее мозг.
– Изменить? Похвальный энтузиазм, – Владимир улыбнулся, в полумраке скользнула бело-влажная линия. – Но прежде, чем поменять одну систему на другую, нужно добиться сначала успеха в первой, чтобы обрести над ней власть. Верно, Кроха? Иначе ты скорее станешь изгоем и уже не сможешь ни на что повлиять. Проще говоря, чтобы убрать рекламных девушек с экранов и плакатов, тебе самой требуется стать самой яркой из них. А сейчас ты в роли обычной девочки. К тебе никто не будет прислушиваться, потому что тебе никто не подражает и не завидует. Потому что никто пока не хочет оказаться на твоем месте, Кроха.
Таня умолкла и вновь взглянула на экран, но теперь не раздраженно, а изучающе. Рекламная пауза еще не кончилась, а Крапивина уже успела приобрести важный опыт. Она была благодарна Владимиру за то, что он не начал подтрунивать над ней и они не поссорились.
Перед сном Широков снова рассказывал девочке разные случаи из своей жизни. Несмотря на постоянное общение с писателями и чтение их рукописей, навык рассказывать истории он так и не приобрел. Тане больше всего нравились его воспоминания об Индии. Точнее, не они сами, а фотографии, которые Владимир показывал девочке, подкрепляя собственный рассказ визуальным сопровождением. Обычно самого Широкова на снимках не было – либо только его палец, загородивший угол пейзажа. Но были среди них и те, сделанные чужими руками, фотографии, где Владимир все же присутствовал. Одна из них особенно запала Тане в память. И девочка намеренно просила еще и еще рассказывать Широкова об Индии, чтобы только был повод полюбоваться на снимок.
– Ну хорошо, слушай, – начинал он, хлопнув себя по коленям в знак начала повествования. И дальше следовала незамысловатая, пересыпанная мелочами история о переполненных туристических автобусах, однообразных отельных завтраках, номере с незакрывающейся дверью в ванной комнате и прочих невзгодах. Крапивина пропускала ее мимо ушей, только кивая в ритм речи. Все внимание ее было обращено к заветной фотографии.
– Это я у стен одного из храмов Кхаджурахо, – комментировал Широков и двигался дальше. Стены индийского храма были сплошь покрыты живым орнаментом – статуями мужчин и женщин за различными занятиями. Множество изгибающихся талий и рук, выпирающих грудей и бедер и цепких объятий. Ожившая под резцом скульптора сутра любви, многорукая и многоногая, танцевала на фоне, за спиной Широкова. Сам Широков, ради которого и был сделан снимок, бросался в глаза в последнюю очередь и напоминал скорее тень, повреждение пленки, чем человека.