Под опекой
Шрифт:
«Чтобы не травить душу», – лаконично отвечал на все вопросы Широков, когда к нему обращались бывшие преподаватели девочки. Ей пришлось даже оставить кружок хорового пения. «У тебя нет слуха, – успокаивал ее Владимир. – Ты только зря тратишь драгоценное время».
Но в мире воображения у Тани был идеальный слух и соловьиный голос, она улавливала тончайший перелив мелодии. Она пела, и безбрежный зал разражался аплодисментами. Нет, Крапивина вовсе не стремилась потешить подростковое самолюбие. Ей просто хотелось верить, что ее близкие все еще где-то есть, что они, покинув ее здесь, воплотились в ином сказочном городе. И если в этом городе мертвые
Чуть успокоившись, девочка снова вспомнила о своем таинственном незнакомце из спрятанной в рюкзак тетрадки. Таня чувствовала, как он живет, дышит в рюкзаке за ее спиной, и опасалась, как бы Широков тоже его не услышал. Словно она прятала подобранного на улице щенка или котенка.
Не желая выдать своей тревоги, девочка уставилась в салат, с усердием ловя по тарелки помидоры черри. Широков смотрел поверх ее головы на прохожих и сквозь них. Люди совсем не занимали его. Он с большим любопытством стал разглядывать зависшую за стеклянной стеной конструкцию из белых перекладин, поддерживающих стену этажа и потолок. Она казалась невесомой и ненадежной, внушающей чувство безотчетной тревоги.
– А ты не будешь? – поинтересовалась девочка.
– Нет, я не хочу, – отказался Широков. Возможно, он привык к более дорогим заведениям. Таня мало знала о его вкусах и привычках. – Мы ведь не опоздаем?
– Нет, нет, я уже купила билеты, – откликнулась девочка, похлопав по карману джинсовых бриджей.
– На какой фильм пойдем? – Владимир спрашивал равнодушным тоном. Предстоящее развлечение его ничуть не интересовало.
– На один сверхпопулярный американский блокбастер. Говорят, он станет самым кассовым в истории кино, – отвечала Таня с такой напряженной гордостью в голосе, будто сама спродюсировала и сняла эту ленту.
– Ох, опять, – закатил глаза Владимир, глянув на рекламку у нее в руках. – Мне больше понравился тот фильм, помнишь, про исчезновение индианки.
– Это совсем другое, – кисло нахмурилась девочка. – То был детектив, расследование.
– Там актер один и тот же, – сыграл под дурочка Широков.
Он засобирался, принесли чек. Крапивина достала скидочную карту с нарисованной гроздью красной смородины, а Владимир – бумажник. Они быстро расплатились и ушли.
– Нам надо на пятый этаж, – направляла своего спутника Таня.
К кинотеатру вел особый эскалатор. Поднявшись, семья очутилась возле самых касс и ларька с разноцветным попкорном. На кассе работал всего один человек, было малолюдно. Тане предложили выбрать место в полупустом зале. Девочка глядела на рассеянные черные соты, выбирая два места подальше от общего скопления.
– Только не рядом с экраном, – прокомментировал Широков. – Смотри, там весь ряд свободен, – он указал на предпоследнюю линию. Таня хотела сидеть поближе, но согласилась.
До начала сеанса еще оставалось двадцать минут. Сверив время по мобильному телефону, Владимир вздохнул. Казалось, все вокруг тяготит само его существо. Ему бы сейчас сидеть в своем кабинете и беседовать по телефону с множеством безликих помощников и авторов. В рабочие дни то и дело раздавались телефонные гудки, из которых вещали бестелесные голоса.
– Смотри, там рядом книжный! – обрадовалась находке девочка.
Она каждый раз чувствовала некую неловкость, обращая внимание Широкова на что-либо. Она не знала, как к нему лучше обращаться. Владимир – слишком одиозно
Родители у Тани были, они подарили ей жизнь. Их не вернешь, не заменишь. Владимир это прекрасно понимал и не шел на сближение дальше определенной черты. Перед ним существовала граница, которую он не собирался переходить. Владимир не хотел выслушивать горькие воспоминания, говорить о покойниках, поминать их каждый год. «Моя квартира – не погост», – напоминал он всякий раз, когда его подопечную тянуло на кладбищенскую лирику. Владимир – всего лишь старый друг ее семьи, семьи, которой больше нет. Остался лишь реликтовый след – Татьяна. Девочка помнила Владимира с ранних лет. Он заглядывал ненадолго в гости на Новый год или на день рождения Таниного отца, дарил что-нибудь, раз-другой поднимал девочку на руки и уходил. Он тогда был очень занят, его дело только набирало обороты.
– Не хочешь еще раз убедиться, хорошо ли выставляются твои книги? – настаивала Таня.
– Не мои, а моего издательства, – спокойно поправлял Широков. Теперь, когда дело было поставлено на рельсы, Владимир мог себе позволить в свободное от работы время почивать на лаврах.
– Так пошли.
– Я сыт по горло этими книжками, – улыбнулся Широков. Мясник тоже вряд ли захотел бы провести единственный выходной в мясном отделе супермаркета.
– А кто сейчас самый популярный автор? – не отступала девочка.
– А, одна американка, автор литературы для юношества. Ее книжки – взрослые комплексы, замаскированные под подростковые проблемы. А называются как-нибудь вроде «Королевство Феникса» или «Башня тумана», – вяло рассуждал Широков. Ему снова становилось скучно. Кажется, он уже сотый раз за день обсуждает эту тему.
– Ты не хочешь разговаривать? – насупилась Таня.
– О чем ты, Кроха? – с недоумением поглядел на нее Владимир. У него был цепкий, проникающий взгляд, словно два острых крючка для рыбной ловли. Соскочить с них было болезненно трудно.
– Мне просто интересно, как ты работаешь.
– Как работаю или с кем? – взгляд Широкова еще более заострился. – Хочешь, чтобы я раздобыл для тебя автограф? – Таня свободно выдохнула:
– Нет, если честно, автограф мне не нужен, – протянула девочка. Она успокаивала себя тем, что в мелочах говорила правду, хотя сознавала, что в целом – лжет. Откровенно признаться себе в этом Таня боялась, у ее совести был чуткий сон, и чтобы ее не разбудить, девочка пыталась и саму себя убедить в своих честных и добрых намерениях. – Но я хотела бы с кое-кем познакомиться, – лукаво улыбнулась четырнадцатилетняя девочка. Она и сама удивилась этой улыбке, заметив свое отражение в витрине книжного магазина. Откуда в ней это? Она словно бы репетировала эту улыбку каждый день перед зеркалом.
– Скоро сеанс, – Широков поглядел на экран телефона.
Он не казался шокированным поведением Тани. Каждый раз, когда Владимиру что-то не нравилось в словах или поступках подопечной, он охладевал, отстранялся от девочки, будто напоминая, что он ей не родня. Ее проступки его не опозорят и не расстроят. Зато вот она может остаться совершенно одна. Поэтому Татьяна боялась испытывать терпение Владимира. При виде его недовольного лица ее пробирал экзистенциальный холодок. Она где-то что-то читала или слышала про экзистенцию, но толком не представляла, что это и где.