Шрифт:
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли все…
Александр Пушкин «Евгений Онегин», глава вторая, XXIX
Герои становятся все менее сказочными, пока, наконец, легенда не выходит из тени времен на привычный дневной свет документированного времени.
Джозеф Кэмпбелл «Тысячеликий герой»
Часть первая
Наверняка каждый из вас испытывал в юности чувство, которое состоит в поразительном наблюдении сознания хрупкости и необъяснимой обреченности. Это ощущение, чаще посещающее людей в юности, есть убийственное чувство, убийственное сознание необъяснимой хрупкости и абсолютной обреченности
Мераб Мамардашвили «Беседы о мышлении»
1
«Он опаздывает. Мы договорились встретиться во французском ресторане полчаса назад. Вокруг много народу, вот-вот – я жду – мелькнет его лицо. Возможно, он уже вошел в здание, быстро и решительно прокладывает себе путь против общего потока. Он всегда идет против течения. Он стремится навстречу мне. Несуетливо спеша по загруженным коридорам, мой друг смотрит прямо – на меня, пусть меня еще не видно. Но мысленно он уже смотрит на меня, в мои глаза. Проходя мимо модных и вульгарных витрин, он не засматривается на полуобнаженные женские манекены в купальниках или свадебном нижнем белье. Его не привлекает подобная пошлость. В людях он ценит прежде всего внутреннее содержание: в мужчинах – достоинство, в женщинах – доброе сердце. Он говорит, что особенно ему дорого мое расположение. Но я всегда смущаюсь, когда слышу от него такие слова, и стыжусь, что не могу найти ответных слов. Слова замирают в груди. Часто, и сейчас тоже, мне кажется, что я его не достойна…»
– пишет в замусоленной тетрадке Таня Крапивина. Она полностью погрузилась в свое занятие. Вокруг мелькает множество незнакомых людей, которые думают, что девочка, наверное, делает наспех уроки, и не подозревают о сути ее занятия. Эта мысль приятно щекочет нервы. Встреча с возлюбленным приближается с каждой новой строчкой.
– А вот и ты, Кроха! – напротив за столик кафе садится ее опекун Владимир Широков. Он говорит таким тоном, будто это она опоздала, но он прощает. – Уже перекусила?
– Горячий шоколад выпила, а блины и салат все никак не принесут, – Таня прячет тетрадку в школьный рюкзак.
– Чем ты занималась?
– Делала уроки, – отвечает девочка. Она не лгунья, по крайней мере, себя она таковой не считает. Но эта тетрадь – единственная вещь, которую она прячет даже от своего опекуна. И все равно по ее спине пробегает маленькая капелька пота. Вероятно, она все-таки боится своей тайны. Или это оттого, что она выпила стакан горячего шоколада в такую жару.
– Как дела в школе? – продолжает Владимир.
– Нормально, как всегда, – пожимает плечами его подопечная, играя замкнутого подростка, и оглядывается по сторонам. Герой ее романа точно не явится, его место занято «добрым дядюшкой».
– Ничего, скоро поедем отдыхать, – утешает ее Широков. Он убежден, что Крапивина ненавидит школьные занятия. – Смотри лучше, что я подыскал для тебя, – Владимир распахивает цветастый фирменный пакет и разворачивает перед ней алый перепутанный лоскут.
– Купальник? – удивленно смотрит девочка. Она сама бы никогда не выбрала такой яркий смелый цвет и фасон. Этот купальник слишком взрослый для нее. – Ты выбрал его без меня?
– Я увидел его в интернет-магазине. Тут не в чем было сомневаться. Он идеально тебе подходит, – улыбался Владимир.
– Я хотела сама выбрать, – пробурчала девочка.
– Когда – нам скоро ехать.
– Не так уж скоро, – тихо поспорила Таня. – К тому же я думала взять синий.
– Он бы плохо смотрелся, – покачал головой Широков. – У тебя бледная кожа. В синем ты была бы похожа на утопленницу, – он проговорил это достаточно громко, чтобы было слышно за соседним столиком.
– Я представляла себя русалочкой.
– Ну, я же говорю – утопленница.
Тане ничего не осталось, как с покорной благодарностью принять внезапный подарок. Сплошной купальник цвета спасательного круга Малибу
Крапивина еще смутно представляла, чьего внимания хочет добиться. Да к тому же нельзя забывать и о чувствах Широкова. Он так старается ее порадовать. В минуты внутреннего несогласия с Владимиром Таня представляла себе мир без него. Кому бы она тогда была нужна? Кафе, тетрадки, каникулы – всего бы этого не было. Пугливому воображению девочки рисовались казенные комнаты и коридоры. И единственная нить, которая может вывести ее из этих мрачных воображаемых коридоров, принадлежит серьезному человеку, сидящему напротив. Не стоит с ним спорить, он делает все возможное.
Тане виделось собственное положение крайне шатким, и поэтому к нужному возрасту в ней, в отличие от ее сверстников и сверстниц, так и не пробудился юношеский дух протеста. Она всегда избегала открытого столкновения со старшими, ее чувства не казались ей единственными живыми в мире, она не прогуливала уроки, она не курила тайком за гаражами, испытывая родительские запреты на прочность.
Потому что нечего было испытывать. Широков умел контролировать ее иначе, взывая к ее самолюбию, гордости. Юношеский бунт зачах, не разгоревшись. Это сулило Тане долгий, почти нескончаемый этап взросления в будущем. Крапивина подозревала, что, не дав бой взрослому миру сейчас, она останется, как Питер Пэн, вечным ребенком. И чем дальше, тем сложнее. Запоздалый бунт опасен: то, что простится подростку в четырнадцать, не простится восемнадцатилетнему взрослому.
Таня сложила купальник обратно в пакет и спрятала в рюкзак, искренне поблагодарив доброго опекуна. Принесли салат, извинившись за ожидание. Наконец-то. Больше не придется выуживать тему для односложных разговоров. Несмотря на то, что Таня с десяти лет жила у Владимира, она все еще видела в нем именно опекуна, стороннего человека, пусть и с чутким сердцем, но все равно – чужим.
Годы совместного одиночества их не роднили. Владимир всячески поддерживал подопечную, но не любил заговаривать с ней о ее родителях. Он не терпел, когда девочка погружалась в страдальческие воспоминания. Одна и та же короткая и грустная история про грозу, блестящую от дождя дорогу, внезапно крутой поворот и еще более неожиданную вспышку молнии. Разряд ударил в землю, кажется, всего в нескольких метрах от обочины, залив пространство вокруг исбела-ярким светом. Татьяна сидела на заднем сиденье. В последний миг перед вспышкой она увидела свое скучающее лицо в зеркале заднего вида. Чуть ниже ее головы отражались лица ее родителей, но не целиком, а только лоб и брови. Потом ослепляющий зигзаг молнии и пустота. Таня отделалась легкими синяками и… родителями.
Но Владимир не хотел еще и еще слушать эту историю. С новыми деталями и подробностями, которые то ли вспоминались, то ли додумывались спустя годы после аварии. Такое впечатление, будто те печальные события, отдалившись, приближались вновь. Словно Таня ездила по кольцевой линии, проезжая одну и ту же станцию через определенный отрезок времени. Только как сойти с этого поезда, пассажирка не знала.
Чтобы отвлечься от прилива тоскливых мыслей, Таня стала разглядывать Эйфелеву башню за спиной Широкова. Она сверкала и переливалась как новогодняя елка. Маленькая двумерная Эйфелева башня – часть декора тесного заведения – в воображении девочки превращалась, разрасталась в себя настоящую. Немудреное украшение оказывалось проводником в другой, сокровенный мир. Эйфелева башня, Париж, Франция были особенно близки Тане потому, что она никогда там не бывала и плохо понимала по-французски, хотя французский язык преподавали ей дважды в неделю в рамках школьной программы. Мир воображения девочки был застроен всевозможными городами и достопримечательностями. Там, среди прохожих, прогуливались и ее родители, ее друзья и подруги из прошлой жизни. Но переехав в дом опекуна, приняв его образ жизни, она будто переродилась.