Под опекой
Шрифт:
Когда Широков и Таня уселись в предпоследнем ряду одного из самых больших залов, девочка решила заговорить снова. В руках от волнения она перебирала надорванный билетик. Остальные зрители еще не подошли, а те, кто сейчас входили вслед за ними, рассаживались где-то посередине зала. Тишина и приглушенный свет создавали ощущение тайны и одновременно толкали на доверительную беседу.
– Я бы хотела познакомиться с Нилом, – прошептала Таня на ухо Владимиру, словно загадывала желание над волшебным колодцем.
– Ты читала его? – резко повернулся к ней Широков.
– Взяла у одноклассницы, – призналась девочка.
– Не
– Мне кажется, прекрасный автор! – воспрянула девочка, когда самая страшная минута осталась позади.
– Как знаешь, – вздохнул Владимир и поднял голову кверху на маленькие желтые огоньки на потолке. Народ собирался. – Я могу пригласить его к нам домой в гости, – произнес Широков, испросив совета у искусственного созвездья над головой. – Уверен, он согласится.
– Правда? – Таня не верила своим ушам.
Внезапно начавшаяся гигантская реклама не отвлекала ее. С экрана иностранная легковая машина катилась на зрителя, набирая скорость, а голос за кадром говорил о необходимости соблюдать правила дорожного движения.
– Да, правда, – отчеканил Широков. – Вместе с женой.
– С женой? – лицо Тани потеряло всякое выражение, свет с экрана выхватывал ее бледные скулы, лоб и подбородок.
– Он женился несколько месяцев назад, насколько мне известно, – отвечал Владимир, сосредоточившись на экране. – С мужчинами иногда такое случается, – он говорил таким остывшим, притупившимся голосом, будто ни к мужчинам, ни к людям вообще не имел никакого отношения.
– Не со всеми, – шепнула Таня, когда фильм уже начался.
Неприятная новость выбила ее из колеи. На минуту девочка потеряла бдительность. «Вот невезуха – вырвалось», – пронеслось у нее в голове.
– Да, не со всеми, – кивнул Широков. По его сероватому лицу мелькали цветные тени, будто он смотрел на фейерверк или огромный аквариум с подсветкой. – С некоторыми случается что похуже.
Хуже – это воспитывать чужого ребенка? Но разве они с Владимиром чужие? Таня знала его с детства. Он не был частью семьи, но и гостем – тоже. Ему не нужен был особый повод, чтобы позвонить ее родителям, чаще всего – отцу. У Владимира тогда были вечные деловые вопросы к нему. Поэтому, переехав к Широкову, девочка не почувствовала, что закончился один этап ее жизни и начался следующий, хотя Владимир пытался сделать вид, что так и есть. Когда Таня расспрашивала его о работе с отцом, он отвечал скупо и без интереса:
– Твой отец работал в те годы над книгой, – отвечал Широков.
– Что за книга? Роман? – Татьяна ожидала прочитать в нем послание от ушедших родителей. Она уже видела перед собой пророческие строки утешения, будто ее отец и мать давно собирались в последний грозный путь. Фантазия девочки разошлась до того, что она уже угадывала фразы из еще непрочитанной книги.
– Трудно сказать, – был ответ.
– Что ты имеешь в виду?
– Твой
– Но тебя заинтересовала идея? – прищурилась девочка.
– Немного, – вздохнул Владимир. Он не любил проявлять любопытство. – Мой договор с твоим отцом был скорее актом милосердия, чем деловой сделкой. Пока он работал, твоя мать содержала семью. Она не справлялась. Ты не помнишь, но вы беднели с каждым днем.
– Так чем все закончилось? – настаивала девочка.
– Черновиком, доделать его твой отец не успел.
– А что черновик?
– Неразбериха. Больше похоже на бред сумасшедшего, чем на прозрение.
– И где теперь рукопись?
– Где-то в бумагах, дома или в офисе, я не помню.
– Как же так?! Пять лет назад тебе следовало… в память об отце… – слезы сдавливали Танино горло, будто она тонула.
– Послушай, у меня не похоронное бюро. И я не веду колонку некрологов. Шедевр твоего отца провалился бы – хватит!
Крапивина уставилась на экран, поджав губы. Все вокруг ее раздражало. Через несколько рядов от них сидела шумная компания, то и дело хохоча и весело переговариваясь. Таня испытывала непреодолимое желание подойти к ним – и наорать, чтобы они умолкли, провалились – на ум девочке приходили все более грубые выражения. Фильм ее тоже раздражал, дразнил. Ей не нравилось наблюдать за тем, как большая часть сгинувших героев чудесным образом оживает. Чтобы для этого не требовалось – все равно это слишком просто.
Повернуть время вспять – этой идеей жила Крапивина последние годы. Каждое утро между сном и явью она думала, что проснется, и мать позовет ее завтракать. Но просыпаясь на самом деле, девочка оказывалась в квартире Широкова, уютной, мягкой, как пряничный домик. Владимир готовил для Тани, собственных детей у него не было, и ежедневная повинность еще была ему в новинку. Он даже как будто старался. Но у его стряпни был странный, искусственный вкус, будто это корм для людей от инопланетного производителя. Наверное, он тайком подсыпает подопечной витамины для бодрого настроения и блестящих волос. Заглядывая каждый раз в свою тарелку, Таня представляла себе бегущего по весеннему лужку рыжего спаниеля с весело высунутым языком. Но ничего не поделаешь: либо эта еда, либо готовь самостоятельно. Крапивина умела немного и иногда готовила дома, помогая матери. Но кухня Широкова ее отпугивала. Особенно – редкая коллекция столовых ножей, которыми ни разу не пользовались. Может, он откармливает ее, чтобы потом съесть?
Девочка часто воображала, что опекун просто похитил ее у заколдованных им родителей. И однажды она соберется с духом и сбежит обратно домой, где ее встретят живые и счастливые отец и мать. Таня часто представляла Широкова скрытым злодеем и радовалась его разоблачению. На подсознательном уровне она его ненавидела. Он был главным доказательством случившейся трагедии. И чуть ли не ее причиной. Где его собственные дети, что он опекает других? Его одиночество, замкнутость притянула к нему Таню, украв у семьи, как мощное гравитационное поле черной дыры срывает с близлежащий планет внешний покров.