Под открытым небом. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 2
Шрифт:
Все засмеялись.
Проняй краем глаза подметил, что и «красивая дамочка» засмеялась, и остался доволен собой.
Пришли сразу Дарья Ильинична, Саша и Екатерина Ивановна. Во дворе стало пёстро и шумно.
– А я очки-то еле нашла, прочитала и прямо спотыкошки бегом сюда. Вас тут столько! Как хорошо-то! – радовалась Екатерина Ивановна.
Начали знакомиться.
…Когда поели-попили на большой летней открытой веранде, все женщины дружно ещё малость похлопотали, убирая посуду. Потом, забрав Ковальского-младшего, пошли в сад, который, в отличие от огорода, не прямо у дома, а через дорогу. Так почти у всех, кто живёт на Дачной улице.
Мужики остались одни во дворе на брёвнышках.
Проняя так и не отпустили домой (а он и не хотел уходить, а только «для блезиру» собирался). Куда торопиться? Публика такая интересная. Дед и Суслов курили.
Первый заговорил Проняй:
– Счастливый ты, Григорий, около тебя внук. Как ни суди – радость великая! А мои не доверяют нам. Сноха не доверяет. Она, конечно… Ни однова не оставили, чтоб без них. А с ними – это всего на день-два. Пока они, родители, тута… Ну, ладно, это вам не интересно. Меня вот какие мысли жалят, как осенние мухи. – Дед помолчал, то ли собираясь с духом, то ли на «испыток», как он говорил, брал: коли будут слушать, не перебьют, согласен говорить. Все молчали. И он начал не спеша:
– Недавно имел беседу с директором школы. Кое о чём толковали. Так он говорит, что мои рассуждения направлены на подрыв устоев общества. Ты, говорит, зловредные мысли гонишь. А чего я гоню? Они сами висят в воздухе, только от них все отмахиваются, а я – нет. Я присматриваюсь и понять хочу. Вот ты, например, Ковальский… мысли мои…
Бочаров добродушно засмеялся:
– Он, Саша, тебе сейчас морочить голову начнёт. По-другому не может.
– Да не я морочить собираюсь. Помогите, чтобы голова моя из заморочки вышла.
– А что за мысль-то? – Ковальский улыбнулся.
– Да я всё свово поджидал сына, а ему неколи. План по самолётам делает – главный анжинер на заводе. Редко приезжает. Некого спросить… Шишку я родил, понимаешь… Начальника.
– Бывает и такое! – озорно согласился Суслов.
– Бывает, – легко усмехнулся Проняй, – что у невесты жених умирает, а у вдовы муж живёт!
– Что спросить-то хотел? Забыл? – добродушно заметил Ковальский.
Но дед знал, на какие лады нажимать, когда разговоры разговаривал. Пауза важна.
Он ещё чуток пожевал губами. Обнажив беззубый рот, позевнул.
– Струмент весь, что ли, износился? – улыбнулся Григорий Никитич.
Ковальский не понял, о чём он. Проняй ответил:
– Почти. Да и на кой он таперича? Цыловатца поздно, да и остальное уж неинтересно становится. А как совсем почти слепой Синегубый стал, дружок мой верный, вовсю жизнь набекренилась. Грустный очень. И я с ним. – Он замолчал. Но не надолго. – Да, вот, Сашок, скажи мне: вы у себя на заводе по плану работаете?
– Конечно, как без плана можно?
– А по какому плану? – поинтересовался дед.
– Ну, по заводскому, цеховому, – уточнил Ковальский.
– Хорошо, – произнёс Проняй. – Значит наверняка и встречный план приняли. Об этих встречных планах и в газетах, и по радио строчат. Приняли?
– Так точно, приняли.
– А зачем вам встречный, скажи?
– Ну, как – зачем? Чтоб производительность росла, продукции больше для страны давали…
– Вот твой отец, Сашок, Василий Фёдорович, к примеру, делает севодни две седелки для совхоза. Приезжает за ними эта шельма Белохвостиков. А Василий ему вместо двух – четыре: я, мол, встречный план взял, а через недельку ещё две сверх плана. А их и не надо столько, седелок-то. Как это? Лошадей-то столько нет!
– Ну, они договорятся меж собой и решат: когда и сколько, – уверенно пояснил Ковальский и взглянул на Проняя.
Лицо у Проняя строгое и задумчивое. Ему всё равно «кое-что» непонятно.
– А сразу нельзя, что ли? Нормальный план брать? И не морочить голову. Без социалистических повышенных обязательств? А то ведь кажный раз переделка плана по всему государству надобится. Зачем заново столько людей тратят силы? Столько бумаги марает зазря? Есть власть. Сразу бы! Раз – и отрезали: вот вам план! И за работу, товарищи!
Ковальский смотрел на Проняя и не знал, что сказать. Не торопясь, начал:
– Нужна инициатива людей, чтобы они с азартом работали. Поэтому принимают повышенные планы и это поощряется…
– Э-э, дружок, инициатива? Ты плати хорошо – вот и будет инициатива, а не медали давай… Как жить-то в городе, если у тебя четверо или пятеро детей, к примеру, как у соседа моего сына. Я видел…
– У нас что самое важное в производстве? – произнёс Суслов и сам же, чтобы Проняй не увёл в сторону, ответил: – Производительность труда. Верно? Верно. – Проняй, он это видел, не торопился соглашаться. – Значит, чем больше продукта даёт одно и то же количество людей, производительность больше, – сформулировал Владимир.
– Ну, дайте норму повыше, и всё тут! – воскликнул по-молодому Проняй. – Что, не можете сами дать? Верно, не можете? Ведь, если не выполняют норму, надо увольнять. Сколько народу по стране будет безработного. Что с ними делать? Всё разъяхнуться может. Уж пусть работают на маленьких планах и берут встречные… забавляются…
– Какие – маленькие планы? – спросил Владимир.
– Заниженные, – поправился Проняй. – Я так думаю: если постоянно берут встречные планы и социалистические обязательства, значит, спервачка они занижены. – Он, было, замолчал, но тут же встрепенулся, как задремавший кочет: – А знаешь, кто их занижает?
– Кто?
– Начальники! Начальник участка, цеха, что там у вас ещё?.. Ну, конечно, директор и даже министры. Все хитрят. Каждый суслик в поле – агроном, известно… Всем надо, чтобы план утвердили поменьше. Чтобы потом, за выполнение-перевыполнение, получать премии, награды… Я так вижу, дело-то идёт, хотя ни разу директора не видел, тем более, министра… А партия не даёт им такого послабления. Партии нужно больше и больше. Она вовлекает массы против вас – начальников. Вот я и думаю: кто верх возьмёт? Ведь так долго нельзя.