Под открытым небом. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3
Шрифт:
…Месяца два назад, когда он завтракал на кухне, сидя рядом со стоявшим на подоконнике радиоприемником, бодрый голос диктора после небольшой паузы вдруг произнес: «…А сейчас в исполнении Татьяны Дорониной прозвучит романс на стихи Фета «Утро туманное».
Внутри у Касторгина что-то оборвалось, он вначале не понял, что произошло. Когда дошло, вскочил и заходил кругами по кухне. Он не мог понять, как можно путать Тургенева с Фетом! Конечно же, Фет хорош, но не в этом дело!
– Ведь это же Тургенев! Тургенев! – восклицал, размахивая
Он считал, что если бы Тургенев написал только одно это стихотворение и больше ни строчки, все равно всем было бы ясно, насколько велик он как человек. Какая это бездонная глубина! Каков может быть человек…
– Что, разве магазин закрыт? – вдруг откуда-то, будто издалека, услышал Касторгин голос.
Он, очнувшись, обернулся. Перед ним стояла легонькая в черной видавшей виды каракулевой шубке старушка.
– Нет, – отозвался Кирилл Кириллович и тут же поспешил уточнить: – Извините, я не знаю.
– Так что же вы на входе стоите, – укоризненно сказала она. Касторгин шагнул в сторону, каракуль исчез за дверью молочного магазина.
«Еще одна женщина прошла мимо», – почему-то молниеносно вспомнилась фраза из студенческих времен, и Касторгину с его приклеенной иронической улыбкой ничего не оставалось делать, кроме как продолжать свой путь вниз к Волге: молоко он не пил, а колбаса в холодильнике пока вроде бы у него была.
Глава третья
Светлана
С женой Светланой он познакомился в Сочи более двадцати лет назад. Этому предшествовала целая цепь случайных, как казалось Касторгину, событий, которые и привели к их встрече.
На третий год после окончания института, когда он работал уже начальником смены, его вызвали в военкомат, вернее, он обнаружил на первом этаже общежтия в карманчике почтового стенда с буковкой «К», сразу две повестки, предписывающие срочно явиться. Он и явился.
В военкомате его почему-то сразу препроводили к горвоенкому, оказавшемуся «ну очень строгим полковником». Едва Касторгин вошел в кабинет и щупленький майор назвал его фамилию, полковника как взорвало:
– Ах, вот он, молодчик, явился – не запылился. Нахал!
Касторгин опешил.
– Но почему,… при чем такой тон…?
– А при том, что вам – три повестки, а вы и ухом не ведете! Вы должны были явиться две недели назад!
– Но я только сегодня увидел повестки, и только две.
– Довольно дурака валять!
– Не понимаю, почему такая реакция? И потом у нас была военная кафедра.
– Ах, вы не понимаете? Военная кафедра!.. Каленым железом таких будем выжигать с гражданки! Поняли, нет? Год службы я вам гарантирую.
Касторгин даже не успел как следует разозлиться. Он был просто огорошен таким обращением.
Его так же быстро увели из кабинета, как и привели. И канитель закрутилась. Через неделю Кириллу и его соседу по общежитию Владимиру председатель областной медицинской комиссии жал руки, поздравляя с предстоящей службой. Было названо и примерное время призыва – через месяц. Месяц нужен для отработки документов в Москве, из Москвы должно вроде бы прийти и направление.
Вечером они провели «совет в Филях» и решили утром просить у своего начальства отпуск, чтобы успеть погулять на гражданке.
Начальство поняло их и отпустило.
Был апрель месяц. Сто лет со дня рождения вождя Октябрьской революции. Центральная площадь запружена толпами людей, пришедших на митинг. Они пробились к зданию кассы и взяли два авиабилета в Сочи. Почему в Сочи? А выпал такой вариант. Из пяти курортов, обозначенных на тонюсеньких полосках бумаги Владимиром, Кирилл вынул из шляпы именно ту полоску, на которой значился этот город.
…С гостиницей им повезло. Они взяли такси, наметив себе цель объехать несколько мест, но в первой же, «Ленинградской», им дали двухместный номер.
Вечером Владимир и Кирилл пошли поужинать в ресторан гостиницы «Магнолия». Где-то уже около одиннадцати вечера Касторгину захотелось выйти на свежий воздух. Пробираясь сквозь танцующий муравейник, он бросил Владимиру, самодовольно млеющему в полуобъятьях смуглой дамы:
– Не пора ли нам пора?
– Да, иди! Я выйду через пять минут, вот попрощаюсь с То-мочкой.
Кирилл еще раз взглянул, приостановившись, на Томочку и сильно засомневался в обещанной пунктуальности друга.
Он прошел по тротуару метров двадцать и сел на скамейку. Свет от фонаря падал на половину скамьи, другая была в тени кустарника.
Касторгин сидел на светлой половине, а в тени в светлом костюме, покачиваясь в лад песни, притулился с краю пьяненький парень. Парень пел, перевирая слова знакомой песни.
– Послушай, у тебя со словами худо, а у меня со слухом, – сказал Кирилл и начал подпевать вполголоса, выводя того на верные слова. Вместе они миновали трудное для парня место и все пошло складно, тихо и даже интеллигентно:
Ах, и сам я нынче что-то стал не стойкий,Не дойду до дому с дружеской попойки.И вдруг эту случайную хмельную идиллию прервал четко поставленный официальный голос:
– Ваши документы?
Кирилл поднял голову. Перед ним стоял человек лет тридцати в черном костюме, белой рубашке и галстуке.
– А почему, собственно?..
– Вы нарушаете общественный порядок.
– А ваши документы? – совсем даже для себя неожиданно сказал Кирилл.
Человек вынул из левого нагрудного кармана пиджака документы и подал Кириллу. В полутьме были видны только красные корки. Кирилл вернул документ.