Под парусом надежды
Шрифт:
– Нет, доченька, не надо. Я сам. Чего ты из-за меня позориться будешь? У вас там, поди, все адвокаты друг друга знают… Скажут потом, что у Киры Воротынцевой отец совсем алкоголик пропащий…
– Пап, ну не надо, зачем ты!
– Да ладно, доченька. Я ж все понимаю. И своей мамочке я жизнь попортил, и твоей мамке тоже… Тебе уж не буду. Ты не беспокойся, найду я себе адвоката. Вот продержусь дня три, человеческий облик приму и пойду искать… А сейчас ты иди, доченька. Я вот допью сколько тут есть да пропаду до завтра, чтоб эту стерву мне глазами не глядеть…
– Ой, да больно нужны мне твои глаза! – раздался
– Вот видишь, доченька? – уныло прошептал отец. – Подзаборная, говорит… Вот туда она меня и отправит – в жизнь подзаборную…
– Ладно, папа, – вставая со стула, тяжело вздохнула Кира. – И впрямь, ложись-ка ты спать. А то завтра на ногах не удержишься.
Она открыла кухонную дверь и, слегка отстранив Раю рукой, как ненужный какой предмет, прошла в прихожую, начала возиться со старым дверным замком. Рая стояла у нее за спиной, шипела злобно:
– Ну чё, научила папочку, да? Ишь, умная какая… А только не выйдет у тебя ничего! Мы тоже законы знаем! И папочку твоего алкоголика тоже здесь все знают! И все скажут, что он память свою давно пропил! Я ж не виноватая, что он не помнит ничего!
– Вы слишком много говорите, Рая, – уже выходя, коротко обернулась к ней Кира, – слишком много и слишком быстро. А это первый признак полной в себе неуверенности…
– Чего? – моргнула короткими ресничками наглая молодайка. – Это у меня-то неуверенность? Да я… Да я…
– До завтра, Рая. Надеюсь, у гроба своей несостоявшейся свекрови вы так трещать не будете? Надоели вы мне…
Рая что-то еще проговорила ей вслед – она уже не слышала. Быстро спустилась по щербатым ступенькам, вышла на улицу, вдохнула с жадностью пропитанный влагой холодный воздух. И быстро пошла на автобусную остановку. На работу возвращаться никаких сил не было. Но дома опять же мама с ее ревнивыми расспросами… Жаль, что посоветоваться с ней по отцовской проблеме нельзя. Да и не только с ней – ни с кем нельзя. Не в контору же свою ей его приводить, в самом деле! Что Кирилл с Сергеем Петровичем скажут? Хорош, скажут, папочка у нашей умницы-невесты? Так, что ли? Нет уж, лучше со стороны ему адвоката найти…
На следующий день были похороны. Бабушка Софья Михайловна лежала в гробу строгая, маленькая и сухая. Голова в белом платочке, синее шерстяное платье, губы сжаты в ниточку. Отец едва стоял на ногах – все время то ли рыдал, то ли кашлял так глухо и хрипло. Раиса все суетилась, все отдавала никчемные какие-то распоряжения, изредка прикладывая к уголкам глаз беленький платочек и стягивая книзу уголки губ, и все время старалась пристроиться поближе к отцу, на безопасное, впрочем, расстояние. Когда служащий крематория провозгласил трагическим голосом о подошедшей минуте прощания, завыла-заплакала в голос первая, опередив бабушкиных подружек-соседок. Их, этих подружек, набился полный микроавтобус – старушки вообще такие мероприятия очень любят. Вернее, относятся к ним очень ревностно, пропуская эту ревность через свой страх перед неотвратимостью собственного приближающегося конца. Кира тоже подошла к гробу, наклонилась к бабушке, чуть тронула губами бумажную полоску с молитвой, опоясывающую лоб. Потом отступила на шаг, смахнула
– Не обижаешься на бабушку-то, внученька? Знать, не обижаешься, раз пришла… – тихо проговорила стоящая рядом с ней тяжелая, рыхлая старуха.
Кира узнала ее – это была Мария Никоновна, самая закадычная бабушкина приятельница. Она помнила ее с тех еще пор, когда хаживала на воскресные бабушкины обеды с родителями.
– Нет, Мария Никоновна, что вы… – повернула она к ней голову.
– Ну и молодец, что теперь скажешь… А эта, смотри, как придуривается! Глядеть же тошно, господи! – показала она подбородком на зашедшуюся в явно притворном рыдании Раю. – Убивается она, поди ж ты…
– А вы в курсе, Мария Никоновна?… – осторожно спросила старушку Кира. – Вы знаете, что она каким-то образом замуж за отца сумела выйти?
– Ой, да каким таким образом, господи… – досадно махнула на нее тяжелой рукой старуха, – обыкновенным каким… Выкрала у Володьки у пьяного паспорт да и махнула с ним в свою деревню. А там, в деревнях-то, все родственники! Все друг друга знают, чего уж там! Отчего ж своей деревенской не помочь? Вот и понаставили в паспортах штампиков, и документы какие нужно с подписями оформили… Без меня меня женили, одним словом!
– А бабушка об этом знала?
– Да где там… Нет, саму эту Райку она знала, конечно. Она в третьем подъезде квартиру снимает да в палатке овощами торгует недалече… Да Райка бы и сама не сунулась с этим Володькиным паспортом к Соне – она б ее быстренько на чистую воду вывела. А теперь Соня померла, так стало быть… Теперь уж за Володьку и не заступится никто… Так и прожил всю жизнь за мамкиной спиной, бедолага! С самого детства она с него пылинки сдувала, вся жизнь Сонина у меня на глазах прошла…
– Скажите, Мария Никоновна, а вот эта самая Раиса говорит, что она и прописалась у отца уже…
– А что, она может! Она такая, стерва подзаборная! Наверняка в ЖКО уболтала кого, иль денег дала, иль подружку там какую выискала… Им чего – все теперь можно на Володькино пьянство списать! И заявление на прописку за него тоже написать можно… А его кто теперь послушает, Володьку-то? Пропащий, он и есть пропащий. Эк его быстро свернуло-то! Некоторые десятками лет держатся, а тут раз – и нету человека… А какой парень был! Красивый, статный, и характером покладистый, и мать во всем слушал… Мы всем двором на вас любовались по воскресеньям… На тебя, на Еленочку… Как мамка-то? Замуж второй раз не вышла?
– Нет, Мария Никоновна. Не вышла.
– А чего на похороны Сонины не пришла? Сердится, что ль?
– Да нет… – неловко пожала плечами Кира. – Просто… не захотела…
– Да сердится, чего уж там… Я уж и сама поняла, когда ей звонила… А может, оно и к лучшему. Может, ей лучше и не видеть, во что Володька теперь превратился…
До поминального стола отец не дотянул. Свалился на пороге квартиры – пришлось нести его на кровать в бабушкину комнатку. Стол накрыли во второй комнате, более просторной. Рая за стол так и не присела, все суетилась туда-сюда, изображая хлопотливую хозяйку. И даже ни разу не сбилась – бросалась именно туда, куда надо. И салфетки знала где лежат, и полотенца, и капли валокординовые… Кира даже на мысли себя нехорошей поймала: если б не отца ее родного эта дурная ситуация касалась, то решила бы: молодец, женщина…