Под покровом небес (др. перевод)
Шрифт:
На скамье у входа в помещение, где продавали кофе, сидели пять соколов, тонкими цепочками пристегнутые за ногу к колышкам на скамье, каждый в черном кожаном колпачке, надетом на голову. Все сидели рядком, не двигались, как будто их туда посадил, расставив по ранжиру, какой-то чучельщик. При виде этих птиц Таннер возбудился и заскакал вокруг, всех спрашивая, не продаются ли. Однако на все вопросы ему отвечали молчанием и отводили взгляды. В конце концов он со слегка смущенным видом вернулся к столу.
– Никто, похоже, не знает, чьи они, – усевшись, сказал он.
– Ты хочешь сказать, никто не понял ни звука из того, что ты говорил, – фыркнул Порт. – Да и на кой, спрашивается, они тебе сдались?
Таннер на секунду задумался. Потом усмехнулся и говорит:
– Не знаю. Вот
Когда выходили наружу, из-за края равнины начинали пробиваться первые предвестия рассвета. Теперь пришла очередь Порта сидеть у двери. К тому времени, когда бордж превратился в крошечную белую коробочку позади, он уже спал. А в результате мимо него прошел весь великий финал ночи – небесная игра разных цветов и сполохов, приходящих из-за горизонта перед восходом солнца.
XV
Первые мухи появились тогда, когда Айн-Крорфы еще и на горизонте не было. А как только за окнами автобуса пошли чахлые оазисы и дорога стала нырять в коридоры между высоких глинобитных стен пригородных поселков, автобус загадочным образом сразу ими наполнился – мелкими, сероватыми и настырными. Некоторые из арабов, что-то по этому поводу пробормотав, стали укрывать головы; остальные мух, казалось, не замечали.
– Ah, les salauds! On voit bien que nous sommes `a Ain Krorfa! [50] – сказал водитель.
50
Вот гадость-то! Ну, уж теперь-то мы точно в Айн-Крорфе! (фр.)
Кит с Таннером впали в раж: стали неистово дрыгать руками, обмахивать лица и дуть из угла рта вверх и в сторону, пытаясь согнать насекомых со щеки или носа, однако все это не давало почти никакого результата. Мухи отличались удивительной цепкостью, их приходилось от себя чуть не отдирать; только в самый последний момент муха резко взлетала, чтобы почти тотчас сесть на прежнее место.
– Воздушная тревога! – вскричала Кит.
Таннер придумал обмахивать ее газетой. Порт еще спал, прислонившись к двери; в углах его рта теснились мухи.
– Они цепляются, пока прохладно, – сказал водитель. – Ранним утром от них спасу нет.
– Но откуда они берутся? – спросила Кит.
Возмущенный тон ее вопроса вызвал у него улыбку.
– Это еще ничего, – примирительно махнул он рукой. – Вы бы видели, сколько их в городе! Сплошь все покрывают, как черный снег.
– А когда отсюда будет автобус?
– Вы, в смысле, назад в Бусиф? Я же завтра и поеду.
– Нет! Нет! В смысле, дальше на юг.
– А, вот вы о чем. Это вам надо спросить в Айн-Крорфе. Я в курсе только сообщения с Бусифом. Вроде бы есть автобус на Бунуру – один рейс в неделю, – а еще всегда можно уехать в Мессад, договорившись с водителем грузовика, который возит продукты.
– Ой, нет. Туда не надо, – сказала Кит. Она уже слышала от Порта, что Мессад не представляет для них интереса.
– А мне вот надо, – с напором вклинился Таннер по-английски. – Неделю ждать в такой дыре, как эта! Господи боже ты мой, да тут сдохнешь!
– Не надо так волноваться. Ты еще ничего здесь не видел. Вдруг водитель нас просто разыгрывает? Подначивает, как сказал бы мистер Лайл. Кроме того, ждать неделю, может, и не придется – ну, то есть этого автобуса в Бунуру. Может, он отправляется как раз сегодня, такая вероятность существует.
– Ну нет, – уперся Таннер. – Чего я точно не могу терпеть, так это грязи.
– Да уж, ты у нас настоящий американец, это я уже знаю. – Обернувшись, она смерила его взглядом, и он понял, что над ним смеются. Его лицо залилось краской.
– Ну, гм… Это ты прямо в точку.
Тут Порт проснулся. Первым его жестом была попытка смахнуть мух с лица. Потом он открыл глаза и вытаращился в окно, пораженный буйством зелени. За стенами уходили вверх стволы огромных пальм, под которыми, не столь высокие, сплетались густыми кронами апельсиновые, фиговые и гранатовые деревья. Он опустил окно и высунулся, нюхая воздух. Пахло мятой и древесным дымом. Впереди лежало широкое речное русло, а в его середине – надо же, не может быть! – извивался настоящий поток воды. По обеим сторонам дороги, как и тех дорог, что от нее ответвлялись, шли глубокие и полные воды сегьи – гордость Айн-Крорфы. Втянув голову обратно в салон, Порт пожелал спутникам доброго утра. Машинально он продолжал махать руками, отгоняя приставучих мух. Прошло не меньше нескольких минут, прежде чем он заметил, что и Кит с Таннером заняты тем же.
– Что еще тут за мухи какие-то? – нахмурился он.
Кит бросила взгляд на Таннера и рассмеялась. А Порт не мог взять в толк, что это они над ним так потешаются оба вместе.
– Просто смотрю и думаю: а долго, интересно, ты будешь махать руками, пока наконец заметишь их, – сказала Кит.
Еще раз обсудили проблему мух; при этом Таннер поминутно требовал, чтобы водитель клялся и божился, что в Айн-Крорфе их тьма-тьмущая – специально для Порта, в надежде обрести в его лице сторонника бегства в Мессад, – а Кит все повторяла, что, прежде чем принимать какие-то решения, логично было бы сначала осмотреть город. Все-таки это первое зрительно симпатичное место, которое она увидела с самого момента их высадки на африканском континенте.
Впрочем, это благоприятное впечатление основывалось всего лишь на обилии зелени, которую она не могла не замечать за стенами, мимо которых несся, въезжая в город, их автобус; сам же городок, как только они из автобуса вышли, съежился едва ли не до полного исчезновения. Когда обнаружилось, что во многом он напоминает Бусиф, разве что гораздо меньшего размера, она была разочарована. При ближайшем рассмотрении город оказался совершенно современным, геометричным по планировке и, если бы не то обстоятельство, что здания здесь белые, а не бурые, и на центральных улицах имеются тротуары, ходить по которым можно под сенью специально предусмотренных аркад, увитых зеленью, вполне можно было подумать, что никуда ты и не уезжал, идешь все по тому же Бусифу. А уж вид интерьеров местного «Гранд-отеля» расстроил ее окончательно, но в присутствии Таннера она чувствовала себя обязанной оставаться на позиции человека, имеющего право посмеиваться над его привередливостью.
– Боже правый, что за разор! – воскликнула она.
На самом деле то, какие чувства они в действительности испытали, едва войдя в гостиничный дворик, это слово описывает слабо, даже слишком слабо. Бедняга Таннер был в ужасе. Растерянно смотрел, перебирая взглядом деталь за деталью. Что до Порта, то он спал на ходу, и это мешало ему что-либо толком рассмотреть; остановившись при входе, он лишь махал руками, как ветряная мельница, пытаясь не давать мухам облепить лицо. Первоначально построенное для размещения служб колониальной администрации, впоследствии здание переживало весьма тяжелые времена. Фонтан, который когда-то бил из чаши в центре патио, давно иссяк, но сама чаша сохранилась. В ней теперь высилась довольно приличная гора вонючих отбросов, по склонам которой ползали трое вопящих голых младенцев, чьи нежные несформированные тела испещряли гноящиеся язвы. В своей беспомощной нищете они выглядели очень по-человечески, но далеко не настолько по-человечески, как две розовые собаки, лежавшие на плиточном полу неподалеку, – розовые, потому что у них давным-давно вылезла вся шерсть, и голая старческая кожа была бесстыдно подставлена под поцелуи мух и солнца. Одна из них немощно приподняла голову на дюйм-другой от пола и устремила на вновь прибывших безучастный взгляд бледно-желтых глаз; другая не шевельнулась. Сбоку за колоннами, служащими опорой для аркады, высилась хаотичная груда из наваленных один на другой предметов мебели. Рядом с центральной чашей стоял огромный бело-голубой эмалированный кувшин. Несмотря на присутствие во дворике несметного количества отбросов, запах стоял преимущественно сортирный. Перекрывая вопли младенцев, откуда-то доносились пронзительные голоса спорящих женщин, а на заднем плане громко бубнило радио. В дверях на краткий миг показалась какая-то женщина. Что-то выкрикнула и сразу снова исчезла. Где-то во внутренних покоях раздались взвизги и хихиканье; и снова громкий женский выкрик: