Под провокатором
Шрифт:
— Я уже принял решение, Великий марл и другие марлы поддержали меня. Уж лучше воспользоваться искрами, чем терять собственных солдат. Насколько больше сыновей и дочерей вернутся в свои семьи после боя, насколько выше станут наши шансы на победу…
— А вы что молчите, Дюбон. Эта тема вам ближе, чем кому либо…
Я искоса глянул на говорящего, а когда отвернулся к окну, на моих скулах играли желваки. Мне все это казалось аморальным и омерзительным. Действительно, теперь идея убить искр, показалась мне куда более гуманной. Благо, командующий избавил меня от необходимости
— Повторюсь, решение принято. Примите к сведению, идите сейчас отдыхать, а завтра на рассвете двинемся в путь. По дороге ознакомлю вас с новым протоколом и схемой действий.
______________________
Уже было темно, я закурил и медленно пошел к себе. Почти дойдя до нужной палатки, я остановился, кое о чем вспомнив, развернулся и вновь пошел в обратном направлении.
Зверю мое решение не понравилось, и он моментально встал на дыбы, я чувствовал это даже сквозь блокаторы. Каждый мой шаг давался с трудом, будто я нес невидимую ношу на плечах.
Но я должен был. Во мне боролся гнев, ярость и острое чувство несправедливости.
Вот я уже стою перед большим тяжеловесом, машиной, в одной из которых перевозили спящих искр. Охрана, стоявшая подле нее, отдала мне честь. Я кивнул им в ответ, выкинул окурок и, промедлив пару секунд, а может и минут вошел внутрь.
Мой пульс участился, ускорился до такой степени, что я почувствовал в ушах давление. Резко в мои ноздри ударил запах страха.
Моего страха.
Все внутри кричало мне уйти отсюда. Зверь взъерошился, бился внутри, пытаясь разломать стены моего самоконтроля, в попытках заставить меня уйти отсюда. Сразу вспомнилось, как он проделывал тоже самое, в надежде разломать металлические прутья клетки, в которой меня держали в аналогичном месте. Тогда он руководствовался не страхом, потому что его не было у моей природы, он руководствовался яростью, гневом. Я всегда помнил ярко и красочно воспоминания, чувства зверя. На много ярче чем воспоминания человеческой сущности. Если представлять память — как кинопленку, ту, которая с годами становится хрупкой и мутной, память зверя — это нечто, что всегда можно воспроизвести заново в самом высоком разрешении. А в воспоминаниях моего зверя — хорошего мало.
С такой же ясностью я помнил — Настасью и ее последние часы. Худшее из этого то, что воспоминания, в которых я ещё соображал, как человек, пока блокаторы еще оставались в моей крови, я помнил хуже, чем те, в которых зверь вышел на свободу. С одной стороны я был рад, что это так. Я не хотел забывать, не имел на это права.
Тряхнув головой, отгоняя непрошенные мысли, прошел внутрь темного помещения.
Я знал это место, помнил, бывал уже в таком…
Когда подошел к одной из стеклянных комнат, включил свет.
Искры спали сидя.
Я прислонился к стеклу, задумался.
Если бы не моя мама, я бы, возможно, даже сейчас сидел где-то тут, среди них. Возможно, уже погиб бы, на каком нибудь задании, из-за неумелых команд генералов. После смерти Настасьи, меня перевезли с молодыми искрами на точно таком же тяжеловесе, в лагерь. Потом обратно.
Мой биологический отец испытывал какое-то особое удовольствие от моих страданий…, больной на голову кусок дерьма. Я его ненавидел по известной причине, а вот, чем ему не угодил я, сразу после рождения, если не считать моей природы — я не знал.
Но время, когда мне был интересен ответ на этот вопрос, прошло. Плевать.
Я всмотрелся в лицо одного из искр. По коже прошел холодок. Я знал его. Нас с ним стравливали, когда я был в лагере. Чем именно он мне запомнился, не могу сказать, но факт — оставался фактом. Глянул на ещё одного…, и с ним тоже.
Поймал себя на мысли, что почему-то мне было радостно от того, что они живы. Не знаю, чем были продиктованы эти чувства, передо мной — как никак — мои враги. Наверное, я понимал их, их природу, суть. Такие же, как я. Те — кому не нашлось места в нашем мире. И мне бы не нашлось, не разработай Патрик и Руфус блокаторы.
Я закурил, замечая, как дрожат мои пальцы, и виной тому был не холод. Тоскливо окинул тела мужчин, женщин, подростков. Именно тела, ибо без разума, даже при наличии мозга — человеческий организм — всего лишь тело.
Разум отличает человека от животного…, человеческий разум… коего лишены искры.
Завтра — они будут сражаться на нашей стороне. Завтра — мы будем ничем не лучше своих врагов.
Глава 60. Столица
— Мы нападем на них с воздуха, вот в этих точках, это их слепые зоны. А вот отсюда начнут наступление наши бронебойные единицы. Искр отправим через центральный вход.
— А что делать с мирными жителями?
— Гражданских не трогаем! Наша цель Провиданс.
— А с Правящими?
— В плен, а там посмотрим, — наконец подытожил наш план Ставрос Панопулос.
— Среди них же есть и дети…
— В плен всех, — еще раз, но более грубо, повторил свои слова генерал — командующий.
— Слушаюсь, сер.
После планерки не прошло и получаса, как мы начали воплощать все в жизнь. Мы обхватили столицу плотным кольцом. Медное плато, конечно же, оставалось открытым, но нас оно не интересовало. Платина — вот куда мы метили.
Авто — шлюзы, на центральной магистрали, ведущей с каменной пустыни на верхнее плато — перекрыли изнутри со всех сторон. Тяжелая артиллерия и солдаты конфедерации стояли по всему радиусу верхнего плато.
Бришалот готовился к осаде. Я тоскливо посмотрел на Медную часть столицы. Правящие любезно оставили низшую касту без защиты, абсолютно, полностью…, ни единого военного, ни одной оборонительной единицы, ни боевой техники…, а они не знали, нужна нам Медь или нет. Они просто бросили их. Ничтожества.
— Готовьтесь к штурму! — раздался голос в моем наушнике. Генералы, на позиции, каждый знает свою задачу. С доблестью исполняйте свой долг! Дождемся, когда наша бронетехника пробьет шлюзы и вперед!
— «Из недр воспрянем под красным солнцем! Не забыто! Не прощено!» — твердо отчеканил генерал-командующий.
Я посмотрел на закатное, невероятно символичное оранжевое солнце и алый закат, насколько пророческим оказался наш девиз.
«Воспрянем!» — мысленно произнес я.
_______________________________