Под счастливой звездой (сборник)
Шрифт:
То же кошмарное зрелище предстало перед Ольмом и в десятках других залов, которые он посетил. Те же последствия буйства разъяренных зверей, те же сохранившиеся металлические части и то же изобилие осколков черных цилиндриков. Только в одном из самых верхних залов, пострадавших чуть меньше других, ему удалось подобрать три случайно уцелевших цилиндрика.
Обследуя атомиум, он обнаружил когда-то действовавшие лифты, системы отопления, освещения, кондиционирования воздуха и еще с десяток каких-то сложных приспособлений- все это было намеренно и неумело разрушено.
Что ж, сомневаться не приходилось: атомиум предназначался для жизни, но вот уже тысячи, если не десятки тысяч лет после погрома сюда не проникало живое существо.
Уже
Торопливо он заметался от зала к залу, рассматривая узоры над входами, и везде угадывался новый рисунок, новый, но абсолютно неразборчивый, пока не удалось отыскать один более или менее сохранившийся от погрома витраж. Сквозь сетку трещин и выпавших стекол выжидающе смотрел на Ольма человек, очень похожий на людей его планеты. Юный, физически совершенный, с мимолетной думой на челе, он срывал с дерева румяные плоды, напоминающие яблоки.
Ольм еще раз обошел все разрушенные витражи, и на всех просматривался человек за каким-нибудь занятием: то он держал в руках молот, то кисть, го старинный лук, то маленькое пушистое животное, то непонятного назначения прибор. А на одном из витражей астронавт различил контуры прекрасной юной женщины с прильнувшим к ее груди младенцем. И поскольку рисунок ни разу не повторился, Ольм пришел к заключению, что, очевидно, атомиум представлял собой хранилище знаний, своеобразную библиотеку, каждый зал которой был посвящен определенной отрасли знаний или определенной области деятельности человечества загадочной планеты.
Итак, атомиум следовало бы именовать скорее Информаторием — если только предположения астронавта окажутся верными. Насмешка судьбы: Информаторий, где ничего невозможно узнать! Но что же все-таки произошло здесь?
Почему люди покинули возведенный ими храм? Уж не привел ли извилистый пугь развития цивилизации к парадоксальному итогу: знания — табу, библиотека — проклятое место и да будет навеки проклят каждый, осмелившийся переступить этот порог? Невероятно! Но чем иначе объяснить, что за столько лет руки тех, кто строил города и прокладывал каналы, не коснулись Информатория? Однако не стоит гадать, если можно спросить… И Ольм, покинув Информаторий, опустился среди ближайшего города. Жесточайшее разочарование ждало его здесь: город оказался мертв. Он не был разрушен намеренно, он стоял цел и невредим, если не считать следов постепенного воздействия времени и сил природы, но стоило коснуться камня, металла, стекла — все обращалось прахом.
Астронавт перенесся в другой город, на другой материх — та же унылая картина. Только море, вечно живое море размеренно и методично несло свои волны на берег.
Мертвая планета. Планета-кладбище…
Но Ольм еще сохранил крохотный проблеск надежды: на орбите его ждало нечто, подававшее явные признаки жизни. Не там ли сохранились остатки этого нелепо погибшего человечества?
Если бы Ольм умел не верить своим глазам — он не поверил бы им На фоне черного бархатистого неба, сверкающий красноватыми бликами в лучах заходящего солнца, медленно, величественно наплывал на него… все тот же Информаторий. Здесь, в космосе, он казался еще легче, еще совершенней. И это создание человеческого гения, этот эталон прекрасного он принял, едва не столкнувшись с ним на орбите, за бесформенное чудовище!
Только теперь астронавт по-настоящему оценил архитектурный замысел Информатория. Да, шары, эллипсоиды и соединительные трубы казались гигантскими, подавляющими, гипертрофированными, разрушающими цельное впечатление, —
«Не таково ли и Знание? — думал Ольм, не в силах оторвать взгляд от Информатория. — Его отрасли кажутся ненужно раздутыми, обособленными, не связанными между собой, его конструкция напоминает стихийно разросшуюся колонию бактерий. Но стоит найти точку, определить перспективу… Впрочем, не так-то просто охватить единым взглядом Науку. Скорее всего, столкнувшись с нею вплотную, любой непосвященный поступит так же, как поступил я, в страхе ринется прочь. И. ведь по мере накопления знаний, неизбежно ведущих к все более и более узкой специализации, когда даже крупные ученые, работающие в смежных отраслях, перестают понимать друг друга, — таких «непосвященных», не умеющих схватить перспективу развития Науки, становится все больше. Так что архитектурный символ Информатория — вовсе не выдумка. К сожалению».
На этот раз они сблизились плавно и вполне дружелюбно. Ольм несколько раз облетел сверкающую конструкцию, разыскивая вход. Разумеется, никакого входа не обнаружилось. Вдруг на одном из центральных эллипсоидов вспыхнул зеленый свет, замигал, призывая, Ольм двинулся вперед — и перед ним раскрылся люк.
«Встречают, — обрадовался астронавт. — Значит, они действительно здесь!» Выждав положенное время в переходном тамбуре и вспомнив заготовленные слова приветствия, Ольм шагнул в гостеприимно распахнувшуюся дверь. Его никто не встретил. Обескураженный, он растерянно оглянулся вокруг и пошел дальше. Все здесь было знакомо, все привычно, только потолки излучали мягкий свет да бесшумно работали лифты и эскалаторы. Но так же, как и там, на планете, здесь не было никого. Ни единого живого существа. Лишь теперь Ольм окончательно осознал, что встреча, к которой он готовился, которой втайне гордился, никогда не состоится. Человечество, построившее Информаторий, просто-напросто не дождалось его.
Это был весьма грустный вывод. И тем не менее Ольм обязан был довести свою миссию до конца.
Медленно, как в трауре, обошел он зал за залом. Удивительно: никаких повреждений, все работает, все блестит, словно только вчера здесь смеялись и разговаривали люди, — но пол, как и там, завален осколками черных цилиндриков. И опять — ни одного целого. Те, кто громил этот Информаторий, действовали вполне квалифицированно, они ломали только цилиндрики, стало быть, знали, в чем заключается зло. Какое? Неужели все-таки… знания?
Он тщательно перерыл все осколки и обнаружил еще два уцелевших цилиндрика. Теперь их было пять, предстояло попробовать прочесть, что на них записано. Он отыскал зал без витража — резервный, где, очевидно, предполагалось записывать дальнейшую историю планеты. Не без труда вти-, снулся в кресло у одного из пультов, приподнял крышку.
Внутри свободно двигалась пластмассовая лента-кассета с вложенными в нее совершенно прозрачными цилиндрикaми.
Ольм вручную прогнал ленту назад, пока не показались пустые гнезда. Так и есть — последний оставшийся цилиндрик оказался наполовину черным!
Полчаса ушло на изучение нехитрого механизма. Ольт вставил в ленту свои цилиндрики, сначала три, найденныx на планете, затем два с Информатория-спутника и, наконец, этот, последний, захлопнул крышку, привел стрелки приборов в среднее положение и нажал клавишу включения. Чтото дрогнуло, зашуршало — и он перенесся в другой мир, который он видел теперь так же ясно и отчетливо, как если бы сам находился в нем.
…Смуглые прокаленные солнцем матросы в белых штанах бросились на реи. Короткие узловатые пальцы раздирали тугие веревочные петли, блеснул пущенный в ход клинок. Парусник бросало с волны на волну, вода перекатывалась через палубу, вдали, на горизонте, вздымались и опускались островерхие заснеженные горы, таинственные, как мираж.