Под сенью Юноны
Шрифт:
Второй голос покаянно оправдывался:
– Отец, я тоже не железный. Я только откупился от Азкабана, авроры таскают на допросы через день, прожжённые министерские взяточники от меня убегают, а она рыдает над фотографией этой шавки… Не постеснялась же, нашла единственное фото с бала, где они вместе, папа, она игнорировала ребёнка! Молилась на этого дегенерата Сириуса, а на меня ноль внимания! Я не уверен, что она заметила, что я неделю провёл в тюрьме. Скинула Драко на нянек и даже кормить отказалась, это же могло испортить её грудь! Я виноват, отец, но сейчас нужно убедиться, что ритуал сработал. Фройлен, Вы очнулись?
Прикидываться дальше было небезопасно, так что я медленно открыла глаза и недоуменно захлопала ресницами.
Я максимально постаралась изобразить шок и непонимание:
– Где я? Кто вы? Где пап`a, я ничего не помню…
Тень приблизилась и оказалась видным мужчиной лет сорока, прекрасно сложенным, белые волосы небрежно завязаны в низкий хвост, серые глаза обрамлены неожиданно тёмными ресницами. Какие у него были брови! Прямые, чёткие, лоб высокий, без единой морщинки. Серо-голубой камзол сидел как влитой, широкие плечи, тонкая талия, ну до чего же хорош собой! Интересно, а как у него «там»? Должно быть хоть что-то неидеальное в этом экземпляре, а то я буду икать и заикаться… Он едко ухмыльнулся:
– Насмотрелись, милочка? Да, «там» тоже всё нормально, я Вас уверяю. Я так понимаю, что Вы не англичанка. На немку тоже не похожа, первое впечатление было ошибочным. Так кто же Вы?
Неожиданно я вспомнила, что лежу голая перед очень привлекательным мужчиной и попыталась прикрыться руками. Он моментально скинул камзол и набросил на моё замёрзшее тело.
– Простите старика, заболтался. Добби! Подай леди халат.
Я неловко села с помощью будущего поклонника Гарри Поттера и завернулась в мягкий камзол. О, как божественно пахло от его одежды. Мужской элегантный парфюм, как ему подходит. Ошарашивающий - медленная и сложнейшая игра нот в каждом вдохе, ощущение, что уверенные и сильные мужские руки нежно прошлись по моему телу, Боги мои, это же Фаренгейт, но какой! Шарада, а не одеколон. Белый кедр, мускатный орех, цитрусовые и нежная ромашка, это же начало восьмидесятых, пирамида аромата была иной…
– Благодарю Вас, сэр. Наверное, я сплю. Таких слуг не бывает, это же сон. Тогда я Вас прощаю, что Вы видели меня обнажённой. Меня зовут Нина, я каталась с папой на лошадях, но вдруг близко кто-то выстрелил, лошадь меня сбросила, а дальше я ничего не помню…
Я решила прикинуться богатенькой глупой молоденькой дурочкой, это было не трудно. Моя предпоследняя мачеха была моложе меня на пару лет и погибла именно так. Я ушла из дома в двадцать шесть, через год после её кончины. Последней супруге отца исполнилось девятнадцать, я органически не могла называть её «мамой». Мой отец был академиком, родная мама – его аспиранткой. Мама умерла, когда мне исполнилось шестнадцать, пьяный отец влетел на своём «Крузаке» в столб и отделался переломом ноги, мама умерла сразу. Папа, вернее его друг, изобрёл крутое лекарство, ещё во времена Союза, но отец подсуетился и вовремя оформил на себя патент во времена всеобщей неразберихи. Теперь он был богат, не работал, и с большим чувством отдавался любимой охоте и сексу с юными барышнями. Папашка был человеком непорядочным, вёртким и живучим, как рыжий таракан. Похоже, что в семейке Малфоев, я буду, как рыба в воде. Дом, милый дом. За последние шесть лет мы виделись с отцом едва ли больше двух десятков раз. Он перечислял мне деньги, я вкладывала их в депозиты. Довкладывалась. Теперь он получит деньги обратно и потратит их на очередное супер ружьё и эксклюзивное сафари. Вот и хорошо, деньги в любом случае его. Ненавижу, хоть бы подавился. Истинный изобретатель чудо-пилюли спился и умер лет десять назад, а папочка исправно ездил на симпозиумы и делился историями «великого озарения». Пора тряхнуть семейными генами и приспособиться под обстоятельства.
Я лучезарно улыбалась и невзначай стреляла глазками. Свёкор радостно включился в игру и рассыпался в любезностях. Я немедленно оказалась милой крошкой и юной барышней, вопрос о моей национальности был снят, как несущественный, ещё бы, идиотки везде одинаковы. Абраксас танцевал вокруг меня, щедро нахваливал и обещал поспособствовать. Интересно, чему? Размножению дур в отдельно взятом мэноре? Да я бы и так не отказалась. После обретения второй жизни мораль у меня решила отдохнуть и временно отключилась. Зато подняла голову забитая авантюристская жилка и сладко потянулась. Поиграем, дорогой свёкор, тем более, что молодой Малфой сверлит меня ненавидящим взглядом. Слаб ты ещё, дружок, против папаши. Так явно демонстрировать брезгливость, фи, не комильфо. Люциус тоже был внешне хорош, и обещал с годами переплюнуть отца, но пока и в подмётки родителю не годился. Словесные игры продолжались, у меня возникло большое желание вскочить и изобразить реверанс посложнее, я решила себя не сдерживать. Я царственно протянула руку «милому старичку», он было поперхнулся, но взял себя в руки и легко потянул на себя. А как ты думал, для двадцатилетних все старше тридцати – глубокие старцы. Я помню, как последняя мачеха рассуждала, что понимает, в доме нужна молодая кровь, двум пожилым в пустом доме – тяжело. В момент того памятного разговора мне было двадцать шесть лет и я, вероятно, стремительно дряхлела. Вот, Абраксас, добро пожаловать в клуб! Я изящно упала ему на грудь. Он потискал меня ровно столько, сколько требуется, чтобы мадам почувствовала себя прелестной и желанной, и нежно отстранил. Краткий осмотр собственных ног и рук меня удовлетворил. Ножки были стройными, стопы маленькими, запястья – изящными. Водопад пшеничных волос меня тоже порадовал. На первый взгляд, Малфой был выше среднего роста, я упёрлась глазами в ямочку на его щеке. Какая приятная новость, я ещё и высокая.
Ножкам было прохладно, я легко перебежала на пушистый ковёр и заявила, что хочу пить, кушать и к папе. Мне было сразу всё обещано, эльф перенёс меня в «мою» комнату. Люциус, зараза, молчал, как рыба об лёд. Ничего, болезный, уж я тебя разговорю. Интересно, как Абраксас собирается вернуть меня папе? Отец обо мне ещё и не думает, он активно соблазняет маму. Прислать ей письмо-предостережение из Англии, что ли? Лучше ему. Написать что-нибудь типа: «Прости, Джонни, ты раскрыт», папу посадят, а мама, может, проживёт более счастливую жизнь… Что-то меня заносит, я как будто из разряда тех мизантропов, что изобретают машину времени, чтобы родители не познакомились. Нет уж, есть более насущные проблемы. Я их моментально озвучила эльфу:
– Добби, большое зеркало, сегодняшнюю газету, минеральную воду со льдом!
Мне ответил Абраксас:
– Деточка, так и знал, что ты притворяешься. Я отослал сына, пусть побесится в одиночестве. Поговорим?
Я упрямо повторила свои просьбы, глядя ему прямо в глаза. Он широко улыбнулся:
– Моя жена была такой же породы. Невозможно сломать. Согнуть можно, но никому не посоветую. Распрямится неожиданно и в самый неподходящий момент. Крутила мной, как хотела. Именно такая Люциусу и нужна. Можешь на меня рассчитывать, девочка. Как тебя зовут?
– Нарцисса Малфой, урождённая Блэк. Второе имя подскажите, его я не знаю.
– Миссапиноя.
– Ни за что. Нарцисса, и этого довольно.
– Деточка, ты зря, - он явно насмехался, - Миссапиноя отличалась долгожительством, весьма достойная ведьма. Вышла замуж за Джимбо Блишвика, прожила сто лет. Чем тебе плоха родня?
– Именем, я его не выговорю, даже после пол-литра.
– Ага, ты русская! Я угадал. Бедный Люци, он с детства невезучий. Он так старался призвать немку или англичанку, какую-нибудь «бледную английскую розу», а получил тебя, «загадочную русскую душу».
Я вежливо вернула реплику:
– Вы имели в виду, бледную поганку, а не бледную розу. Ваша Нарцисса совершила самоубийство в трудный для семейства час, нашла оптимальное время, чтобы Вы пошли на запрещённый тёмный ритуал. Это же додуматься надо, так подгадать! У вас авроры шастают табунами по мэнору, что не сопрут, то испортят, чисто из классовой ненависти, а эта «роза» решила подохнуть от любви и горя. Молодец, ничего не скажешь. Вас обоих – в Азкабан, а то и сразу на поцелуй к дементорам, Драко – под опеку доброго дедушки с разноцветными бутылочками, мэнор – народу, то есть плешивому грязнокровке с толпой чумазых родственников. Верно?