Под скорбной луной
Шрифт:
— Доставьте его в Уоппинг, — повернулся я к сержанту. — Возьмите закрытый кэб. Фонарь мы заберем.
— Слушаюсь, сэр.
Трент перехватил у Стайлза цепочку наручников и повел Райли за угол.
— Давайте-ка сделаем перевязку, — сказал инспектор, указав на мою рану. — Это дело минутное.
Как я ни бодрился, но рука неприятно пульсировала. Пришлось позволить Стайлзу отвести меня в ближайший паб, где служанка, не устояв перед его обаянием, с улыбкой принесла тазик с водой и почти чистую тряпицу.
— Девушка
Мы прошли в узкую комнатку с единственным окном. С балок на потолке свисали пучки сушеных трав, вдоль стен стояли мешки с картошкой, на грубых полках — банки с крупами. Сбросив мешок с одного из бочонков, я уселся.
— Помогите мне снять рубашку, Стайлз.
Инспектор расстегнул пуговицы и высвободил пораненную руку из пропитавшегося кровью рукава.
— Финн говорит, что Колин был кротом Маккейба, — рассказал я. — Вроде бы он в этом признался.
Стайлз разорвал тряпку надвое и сложил одну из половинок прямоугольником. Смочив его водой, приложил к порезу, который оказался глубже, чем я думал.
— Вы в это верите?
Я замолчал, размышляя, и Стайлз меня не торопил. Через несколько минут кровотечение прекратилось, и он свернул вторую половину тряпки в длинную узкую полоску.
— Райли с Купером вытащили из Колина то, что хотели вытащить, — наконец сказал я. — Они его так просто не оставили бы, и признание Колина — не обязательно правда.
— Конечно, — согласился инспектор и начал накладывать повязку.
Я молча следил, как он связывает концы импровизированного бинта. Надо бы восстановить в памяти каждую минуту, проведенную с Колином за последние несколько недель, переосмыслить его поведение с учетом возможности, о которой сказал Райли. Однако для подобного анализа требуется время и спокойная обстановка. Займусь этим позже.
Захватив оставленный сержантом фонарь, мы со Стайлзом добрались до Роупмейкерз-элли.
За домом номер четыре, который выглядел необитаемым, обнаружился сарай с забитыми досками оконными проемами. На двери — надежный замок. Снова пригодились мои отмычки. Через пару минут мы проникли внутрь. Разбегаясь, зашуршали лапками крысы. Стайлз поднял фонарь над головой, хотя и без того было очевидно, что в сарае пусто. Тем не менее мы разглядели на полу свежие щепки — видимо, отколовшиеся от тяжелых ящиков. Оружие здесь все же держали.
— Проклятье… — пробормотал я.
— Наверняка Хоутон уже покинул Лондон, — вздохнул Стайлз.
— Он может быть в Хертфордшире, — возразил я. — Во всяком случае, сегодня с утра отправился туда навестить семью покойной жены.
— Как ее звали?
— Не знаю.
Понятно, что имел в виду инспектор. Хоутон вполне мог записать дом на девичью фамилию супруги, чтобы замести следы.
— Надо раздобыть перечень принадлежащих Хоутону объектов — тех, с которых он платит налоги. И то же самое по покойной жене, если на ней что-нибудь числится, — предложил я.
Так или иначе, государственный архив на Ченсери-лейн наверняка уже закрылся — придется подождать до завтра.
Мы вышли на улицу, и я плотно закрыл дверь.
В Ярде мы обнаружили Винсента. Выглядел он все еще нездоровым. Я доложил о задержании Финна Райли и рассказал, что мы попытаемся выйти на след человека по имени Морган, работающего на «Ивнинг стар». Добавил, что наши гипотезы о поставках оружия подтвердились. Винсент принял к сведению наш доклад, не задав ни единого вопроса, а затем с подавленным видом сообщил имя покойной супруги Хоутона: Доротея, урожденная Хенли.
Глава 37
С утра мы со Стайлзом первым делом наведались в государственный архив, и клерк нашел все интересующие нас документы буквально в течение часа. В Лондоне проживали сотни Хоутонов, однако на миссис Доротею X. Хоутон был записан лишь один объект — маленький домик в Клеркенуэлле по адресу: Роуз-мьюз, тридцать один. Перешел он к ней по завещанию тринадцатого января семьдесят четвертого года. Когда я объяснил, что женщина к этому дню была уже десять месяцев как похоронена, клерк лишь пожал плечами. До тех пор, пока право собственности не подвергается сомнению, а налоги уплачиваются своевременно — а так оно, с его слов, и было, — никому и дела нет до того, что человек записывает дом на имя жены. Живой или покойной — неважно.
Когда мы добрались до Роуз-мьюз, небо заволокло тяжелыми тучами и начался холодный дождь. С собой мы прихватили троих сержантов. Дом мог охраняться, и я не собирался дать противнику ни единого шанса. Кроме того, нам в любом случае потребовалась бы физическая сила для вывоза ящиков с оружием, если наша догадка была верна.
Дом оказался довольно скромным. Два этажа, дверь выходит прямо на тротуар. Ни крыльца, ни ступенек. Окна были целыми, краска на двери не облупилась: за порядком здесь явно следили, хотя в доме давно никто не жил. Мы на всякий случай постучались, а потом я открыл отмычкой подвальную дверцу.
Внутри было темно, пахло сыростью и плесенью. Впереди виднелась еще одна дверь со стеклянным окошком. Стайлз вытащил спичку и чиркнул о стену. От резкого запаха серы у меня защипало в носу. Заметив висящую на крючке лампу, я передал ее Стайлзу, а сам осмотрел полки в противоположном конце подвала. Ничего, кроме пыли, старой шляпной коробки и сломанного ящика, в которых обычно доставляют продукты… Инспектор зажег лампу, и мы прошли в следующее помещение.
В комнате, прежде использовавшейся в качестве кухоньки, стояли три крепких деревянных ящика, каждый высотой мне по пояс. Крышки их были прибиты гвоздями.