Под стягом Габсбургской империи
Шрифт:
Что ж, теперь всё ясно: австрийская граница с Черногорией тянулась вдоль безымянного горного ручья не более чем в паре километров к северу от того места, где я лежал. Если бы мы прошлой ночью прошли чуть дальше на север, то находились бы в целости и сохранности на дружественной территории. Но едва ли это теперь имело значение, ведь нам требовалось лишь что-нибудь поесть, дабы восстановить силы, а затем доковылять до границы — которая почти наверняка не охранялась, за исключением таможенного поста на мосту, — и незаметно проскользнуть во владения императора Франца-Иосифа.
Усталость как рукой сняло, когда в голове замелькали приятные образы того, что произойдёт, когда мы наконец доберёмся. Я отчитаюсь пункту жандармерии в Спицце и воспользуюсь их телефоном, чтобы связаться с штаб-квартирой военно-морского флота в Теодо, откуда, конечно, нам пришлют автомобиль, как только осознают важность моих сведений. Я подробно доложу обо всём, и адмирал порта сделает официальный выговор за мою выходку — несомненно, в довольно снисходительной манере. А потом я получу то, в чём так отчаянно нуждался — ванну, бритву и новую одежду — и устрою то же самое для господарицы.
А затем, несколько дней спустя, быть может, декорации изменятся на вестибюль дворца Шёнбрунн, я в лучшем двубортном кителе с портупеей и золотыми эполетами, а Старый Господин в бледно-голубом мундире сжимает мою руку со словами вроде «Мы поистине благодарны, Прохазка, что вы предотвратили этот подлый заговор против императорской семьи и высшего командования. Пожалуйста, примите этот маленький знак нашей вечной признательности...». Я также думал и о будущем господарицы Заги. Она, конечно, могла бы переждать в Каттаро, пока у неё дома всё не поутихнет, и вернуться к семье. А может, и нет.
Я был всего лишь скромным линиеншиффслейтенантом, но приложил бы все усилия, чтобы ей воздалось должное за то, что оберегала меня во время этих диких приключений. Кто знает, может, если награда будет довольно существенной, этого хватит на долгожданную поездку в Париж. Я уже планировал поселить её в Вене у тёти Алексы, чтобы она немного освоила польский, когда эти приятные грёзы прервало возвращение самой господарицы. В кустах раздался шорох, а затем появилась она, с буханкой хлеба и куском бледного овечьего сыра в руках. Она принесла дурные вести.
— Хлеб мне дала старуха из хижины вниз по ручью. Она говорит, солдаты здесь ещё с рассвета и проходили мимо как раз незадолго до моего появления, — она остановилась и начала резать хлеб пополам, стараясь не смотреть на меня. — Говорит, они готовы хорошо заплатить за головы пресловутого австрийского тайного агента по имени Прохазка, он же Радич, замешанного вместе с майором Мирко Драганичем в антиправительственном заговоре, и его сообщницы, господарицы Заги Данилович. Они примерно знают, где мы находимся, и, видимо, как только посветлеет, начнут прочёсывать лес, чтобы нас выкурить.
— Тогда попробуем перебраться через границу: она всего в паре километров на север.
Она вздохнула и подняла на меня взгляд.
— Боюсь, не получится: на равнинах, где всё хорошо просматривается, вдоль границы стоят солдаты; а с вашей ногой лезть через горы...
Фраза так и осталась незавершённой. Мы оба знали, что всё кончено. После увиденного в Черногории у меня не оставалось сомнений, что в этой стране награда за чью-то голову понималась в буквальном смысле. Казалось, надо мной уже навис дамоклов меч.
— Господарица, скажите мне одну вещь.
— Да?
— Вы знали, что я австриец, хотя и не шпион и не заговорщик, как говорят?
Она кивнула.
— Да.
— Тогда зачем вы шли со мной всё это время, возможно, навстречу смерти?
Она пожала плечами.
— А вы бы не стали? Это обычай. Вы под защитой моего клана, а значит, я обязана оберегать вас, будь вы хоть самим дьяволом или турецким султаном. Если я вас брошу, то меня проклянет Бог, я обесчещу свою семью. Вот и всё. Так или иначе, поешьте хлеба и сыра.
Она оторвала кусок от половины буханки, но у меня не было никакого аппетита. Увидев это, господарица улыбнулась.
— Ну же, Прохазка, ешьте свой хлеб. У нас есть поговорка, что умирать на пустой желудок вредно.
Я взял свою долю хлеба и кислого белого сыра и стал безучастно их жевать, пристально глядя на море. Из-за мыса у северного края залива показалось большое судно. Оно находилось еще далеко, следуя вдоль побережья, но я смог разглядеть пассажирский пароход с двумя трубами. Странно, подумалось мне: это словно другой мир. Шестьсот пассажиров плывут на юг, на самом роскошном лайнере, какой только может предложить двадцатый век: с электрическим освещением, центральным отоплением, лифтами между палубами и холодной и горячей водой в каждой каюте.
В салонах скоро предложат завтрак, пассажиры поднимутся со своих пружинных матрасов и станут мыться, бриться, одеваться, потом направятся вниз, и вышколенные молчаливые официанты в белых куртках будут подавать им горячие булочки, кофе, вареные яйца и конфитюр. Потом настанет напряженный день, пассажирам предстоит решить, играть ли на палубе в кольца до того, как стюарды в одиннадцать принесут крепкий бульон с булочками, или выбрать подходящий непритязательный роман из судовой библиотеки, а может, направить энергию на легкий флирт с девушкой из соседнего шезлонга, пока ее мать отвернется. А мы сидим здесь, всего километрах в четырех: двое грязных бродяг на краю дикой страны, находящейся еще в бронзовом веке, в ожидании, что нас затравят как зайцев в кукурузном поле и с наступлением рассвета обезглавят.
Я бесцельно глядел на пароход, повернувшийся к нам бортом. Он находился ближе, чем мне показалось вначале, даже если учесть, что приличные глубины начинались почти прямо у берега. Я не мог разобрать название, но понял, что это пароход компании «Австрийский Ллойд». Крест компании был хорошо различим на темно-синих, почти черных трубах, а на корме развевался красно-бело-зеленый торговый флаг Австро-Венгрии с двумя коронами. А потом, не веря собственным глазам, я увидел, как случилось немыслимое. Судно начало снижать скорость, а когда оказалось примерно в трех километрах от нас, полностью остановило машины. Пароход не бросил якорь, но с него спустили моторную лодку, и она полетела к берегу в сторону Антибари. Наверное, за почтой или пассажирами. Но надолго они не задержатся, максимум на полчаса. Нельзя было терять ни минуты: до парохода оставалось километра полтора по берегу, нужно лишь их преодолеть.