Под сводами высокой лжи
Шрифт:
– Извините, что я не один, Болеслав. Но мне было неловко оставлять моего друга одного в чужом городе, – я постарался как мог выразить смущение.
– Вы тоже пишете? – обратился Болеслав к Костякову.
– Я заведую отделом экономической информации в журнале, – ответил Павел, следуя разработанной легенде. – Сам редко берусь за перо. Больше приходится разгребать информацию, выискивать, что подать и под каким соусом.
Трынчев кисло улыбнулся.
– Не люблю журналистику. Скользких людей она собирает под своей крышей. Похуже политиков. Ха-ха!
– Да, контракт с издательством уже у меня на руках.
– Как вам удаётся так быстро работать? – удивился Болеслав.
– Трудно объяснить. Видите ли, когда я сажусь работать, во мне словно включается какой-то механизм. Не знаю, что это за механизм, но если я сосредоточусь на книге, то пишу почти автоматически, не останавливаясь. Иногда до изнеможения.
– Вам кто-то надиктовывает? Есть такие авторы, которые слышат голоса.
– Никаких голосов я не слышу и не понимаю, как это происходит. Я не могу в любую минуту сесть и начать писать. Надо, чтобы внутри меня вызрел плод… Кстати, сейчас издатели меня торопят, и я начинаю немного халтурить, чересчур поспешаю. Идей много, хочется поделиться с читателем сразу всеми книгами, которые я мечтаю сделать. Настоящей гонки, конечно, ещё нет, но я чувствую, что уже приближаюсь к допустимой грани…
Павел внимательно слушал наши рассуждения о творчестве и с особым интересом следил за разговором о моих книгах.
– Знаешь, – сказал он мне позже, – это просто невероятно.
– Что именно?
– Из-за твоих книг Трынчев с готовностью пошёл на контакт. А ведь если бы не это… В моей практике никогда не было такого точного попадания. Не думал, что можно подцепить человека таким образом.
– Это редкая случайность.
– Чёрт возьми! – Павел хлопнул себя по колену и сокрушённо покачал головой.
– Ты что?
– А я не читал, – ухмыльнулся он. – Признаться, даже в голову не приходило купить твои книги. Хотя бы одну, хотя бы из любопытства. О тебе ведь говорят как о модном авторе.
Я лишь пожал плечами в ответ. Тут нечего было сказать. Я знал, что мало кто из моих коллег считает меня настоящим писателем. Все воспринимают эту сторону моей жизни как баловство – одни коллекционируют марки, другие собирают оловянных солдатиков, третьи рисуют дружеские шаржи. Мою литературную деятельность относят к такому же чудачеству – своеобразная отдушина.
– Как только приедем в Москву, сразу смотаюсь в книжный, – добавил Павел.
Через две недели Трынчев ждал нас в своём доме в Кордове.
Я поехал туда через Барселону, чтобы повидаться с Моникой. Город встретил меня ясной погодой и показался мне на редкость уютным и родным. Монику я поджидал возле университета. Она вышла в окружении подруг, живо обсуждая с ними что-то. Она вся источала необычайную свежесть и жизнерадостность; меня пронзило острое желание обладать ею.
– Привет! – сказал я.
Моника долго молчала, разглядывая меня, затем медленно проговорила:
– Ты исчез. Ничего не сообщил о себе. Я не знала, что думать, – солнце било ей в глаза, она щурилась.
– Прости. Я виноват.
– Ты уехал не предупредив. Тебя не было более полугода.
– Так случилось. Знаю, что виноват… Были большие проблемы со здоровьем моей жены, – последнее слово далось мне нелегко.
– Значит, всё-таки жена… Другая женщина… Я была права, в самый первый раз, когда ты пришёл ко мне домой. Помнишь?.. Но вот ты всё-таки опять здесь… Передо мной…
– Ты злишься на меня?
– Нет. Я же люблю тебя… Но ты исчез… Ты такой… Я должна была понять это сразу. Ты же сам говорил, что однажды уедешь… Мне надо научиться жить без тебя. На самом деле это не трудно, надо только захотеть.
– Надо, – согласился я и обнял Монику. – Я приехал на несколько дней. Меня пригласил погостить один бизнесмен. Потом я опять уеду в Москву. Думаю, что надолго. Очень надолго… Как твои дела?
– Учусь…
Она прижалась ко мне, овеяв знакомым запахом волос.
– Хочешь поехать со мной? – спросил я.
– Куда?
– В Кордову.
– Никогда не бывала там… Я поеду… Пусть это будет наше прощание…
Она положила руки мне на плечи и поцеловала в губы.
– Если ждать больше нечего, то пусть останется что-то на память. Теперь-то я знаю наверняка, что это наши последние дни вместе. По крайней мере, буду смотреть на это именно так… Я поеду…
Наутро мы уже мчались по широкому шоссе на юг во взятом на прокат автомобиле. Павла Костякова подхватили по дороге.
– А кто тот человек? – спросила Моника про Трын-чева.
– Болеслав? Крупный промышленник, а теперь ещё и политик.
– Странное у него имя.
– Славянское. Но душой он скорее мусульманин. Любопытная личность. Тебе будет интересно познакомиться с ним. Правда, у него есть жена.
– Какое мне до этого дело? Или ты сватать меня везёшь? Ты всё время знакомил меня с какими-то важными людьми. У тебя это вроде болезни. Зачем? Ты думал, что я стану через их постель в университет поступать? Нет, я сама смогла! Сама! И не нужны мне твои покровители. Плевать мне на них.
– Не отказывайся, Моника. Пусть будут и такие знакомства. Никто не знает, как повернётся жизнь…
Дом у Болеслава был просторным и похожим на дворец, хотя снаружи смотрелся простеньким трёхэтажным сооружением, с отштукатуренными на испанский манер стенами и привычной красной черепицей. Оказывается, я видел его в мой прошлый приезд в Кордову, даже прогуливался возле ворот, но уж, конечно, не подозревал, что там обитает объект моей будущей разработки. Здание затерялось в узеньких переулках, минутах в пяти от знаменитой кордовской мечети, перестроенной, как и все мусульманские храмы, в католический собор.