Под тропиком Козерога

Эттенборо Дэвид

Юрлунггур превратился в сверкающий яркими красками роскошный предмет. Магани, любовно подбирая цвета, вставлял в колечко перья, которые доставал из маленького мешочка. Завязав последний узелок, он лег на землю и еще раз проверил звук.

— Готов, — торжественно изрек он, — завтра тоже будет танцевать.

Только теперь мы поняли роль мастера и подмастерья в предстоящей церемонии. Джарабили принадлежал к тотему гоан, и ему надлежало воплотить образ своего тотемического предка. Магани входил в другой, хотя и родственный тотем, который он называл «мечтой». Желая показать нам, что это означает, он повел нас в шалаш-«студию», вытащил свою трубку и, убедившись, что поблизости нет женщин

и детей, аккуратно развернул тряпицу. По всей длине мундштука были выгравированы треугольники, чередующиеся с поперечной штриховкой, — символы дождевых туч.

— Это моя мечта. Дождь. Поэтому я трублю в Юрлунггур.

На следующий день была суббота. Вскоре после полудня к хижине начали сходиться мужчины. Среди них я узнавал старых знакомых — один работал садовником, другой помогал строителям мешать бетон. Были в толпе и старики, которых я раньше не видел. Некоторые приходили в брюках, но быстро снимали их, оставаясь в набедренных повязках. Джарабили с помощниками расчистили от кустов широкую площадку перед хижиной.

Мужчины легли на спину, помощники достали охру и начали рисовать у них на груди гоан. Техника рисунка была точно такой же, как у Магани, когда он создавал картину на коре: общие контуры рисунка намечались размочаленным стебельком орхидеи, а белые, красные и желтые линии наносились кисточками из веток. Мужчины лежали, закрыв глаза, не шевелясь, словно впав в транс. Сами рисунки были похожи, но расположение их менялось. Головы гоан смотрели то вниз, то вверх. Гоана на груди Джарабили была самой крупной: ее язык доходил до бедер, а хвост вился по плечу. Ракурс представлял собой вид сверху; лапы были распластаны, а туловище покрыто перекрестной штриховкой; сердце и внутренности ящериц были обозначены так же, как на коре у Магани. На лбу у людей появилась широкая белая полоса, вторая — красного цвета — проходила под глазами через переносицу. Каждый мужчина держал в руках котомку.

Зная веселый, озорной нрав Магани, мы ждали, что он будет разрисован живописнее всех. Так оно и оказалось. На голове у него красовался венок из перьев попугая лори, а полосы на лице были шире и ярче, чем у других. Правда, на груди у него не было гоаны, так как он принадлежал к другому тотему.

К вечеру наконец все были разрисованы. Те, кого декорировали первыми, сидели все это время в тени окружающих деревьев; теперь они вошли в хижину. Юрлунггура никто не трогал, он покоился на прежнем месте, прикрытый корой и ветвями.

На площадку перед хижиной привели группу юношей. Выстроившись в ряд, они во все глаза следили за происходящим. Церемония предназначалась для них. Юношей посвящали в таинство, которое доселе было для них пугающей загадкой.

Из хижины донесся низкий рев: это Юрлунггур грохотал на дне колодца. Магани, стоя на коленях, дул в трубу, а второй мужчина держал ее конец сантиметрах в тридцати над землей. Продолжая играть, Магани медленно выполз из шалаша, и труба поплыла над землей. Впереди, распевая и отбивая ритм палочками, шел церемониймейстер. Покинув священный источник, змей ревом вызывал дух гоан. Те выползли следом на четвереньках, животами почти касаясь земли, держа в зубах котомки.

Добравшись до расчищенной площадки, они перевернулись на спину, а змеи двинулся обратно и вывел из шалаша еще двух гоан. Голос певца выкликал имя Юрлунггура, вновь и вновь повторяя жалобную каденцию; постукивание ритмических палочек эхом отдавалось среди деревьев. Гоаны нарами появлялись из колодца, и змей укладывал их в ряд. Эмблемы на груди у лежащих ярко желтели в лучах заходящею солнца. Гоаны вдруг слаженно перевернулись и встали на колени, не выпуская из зубов котомок. Потом стали медленно приподниматься, согнув руки и скрючив

пальцы-когти. Повторив несколько раз эти движения, весь ряд отодвинулся на край танцевальной площадки перед символическим колодцем.

Палочки стали выбивать медленный ритм, голос певца зазвучал сильнее, нагнетая атмосферу. Гоаны начали возбужденно подпрыгивать, с громким улюлюканьем становились на дыбы, изогнув пальцы и стиснув зубами котомки. Их тела била дрожь.

Змей внезапно смолк. Несколько секунд гоаны простояли, замерев в угрожающей позе. Затем напряжение спало, и танцующие обычным шагом потянулись вместе со всеми к лагерю.

В тот вечер я сказал Магани:

— Знаешь, я сделал много-много картинок Юрлунггура, а его голос спрятал в свою коробку. Все это я повезу домой, на другой берег соленой воды, в свою страну. Там соберется много людей, я им покажу картинки и дам послушать голос Юрлунггура. Ты не против?

Магани и Джарабили задумались.

— А где твой дом? — поинтересовался Магани. — В той стороне? — он показал на юг.

— Нет, далеко, очень далеко. Там, — я махнул на запад.

— Ну что ж, можешь показать. Но только своему племени. Здесь никому не показывай.

— Конечно, не буду. Спасибо тебе.

— Хороший день, — сказал Магани. — Я очень довольный. Ты мне друг. Может, хочешь взять Юрлунггура с собой?

— Я бы очень хотел, но ведь он вам нужен.

Джарабили отрицательно помотал головой:

— Нет, танец кончился, больше не будет. Может, отнесем его к большой реке, схороним в песке. Нам он не нужен. Будет новый танец — сделаем новый Юрлунггур. Бери, если хочешь.

— Я не продаю его, — добавил, усмехнувшись, Магами, — это подарок. У нас такой обычай: когда один дает подарок, другой дает ему свой подарок.

— Прекрасно, — сказал я, — у меня есть для вас хорошие подарки, для тебя и Джарабили.

Наш дом стоял прямо посреди станции, поэтому возникла проблема транспортировки Юрлунггура. Его придется нести через лагерь бурада на глазах у женщин и детей, а этого никак нельзя было допустить. Магани придумал выход. Он велел принести в его хижину пачки газет. На следующий день под вечер мы сидели в доме, прислушиваясь к доносившимся из лагеря звукам диджериду. Неожиданно раздался стук в окно. Открыв дверь, мы увидели Магани и Джарабили. В руках у них был завернутый в газеты и листья длинный предмет. Мы быстро втащили его в комнату и спрятали под кровать.

Вскоре пришло время покидать Манингриду. Никто из тех, кто помогал нам нести аппаратуру и вещи к взлетной полосе, не проявил интереса к длинному предмету, обернутому бумагой и мешковиной, а сверху туго перевязанному веревкой. Еще одно багажное место. Да, но как его втиснуть в кабину? Летчик задумчиво почесал затылок. Пришлось нам вытащить сиденья и весь обратный путь до Нурланджи сидеть на полу. Выбора не было: оставить Юрлунггур в Манингриде я не согласился бы ни за что на свете.

Глава 6

Истоки

Поездку в Манингриду мы предприняли для того, чтобы попытаться понять причины, побуждающие аборигенов рисовать. Общение с Магани показало, что рисование служило в основном ритуальным целям. Образы были придуманы его предками и тем самым обрели священный смысл. Считалось, что женщины не в состоянии постичь его и даже мужчинам он открывался в полном объеме лишь к концу жизни, после прохождения всех полагающихся обрядов. Само рисование превратилось в священнодействие, в средство общения с духами, некогда создавшими мир и правящими им и поныне. Изучение рисунков открывало юношам корни происхождения своего племени и истоки мироздания.