Под тропиком Козерога

Эттенборо Дэвид

На следующее утро, еще до рассвета, мы проехали по темным, непривычно прохладным улицам Дарвина и взяли курс на юг. Первый день прошел без происшествий. Дорога казалась бесконечной — монотонная полоса асфальта двадцать метров в ширину и тысячу миль в длину. Движения на шоссе почти не было, а селения отстояли друг от друга не меньше чем на пятьдесят миль. В Дейли-Уотерс мы прибыли засветло.

На следующий день отправились дальше. Обещанный Дугом пугающий дорожный знак заменили на более скромный, который кратко извещал: «Борролула — 240». Деликатное умалчивание об отсутствии воды и бензина подбадривало, но не сильно. Свернув с гладкого шоссе, мы попали

на совершенно прямую грунтовую дорогу, края которой сходились впереди в одну точку, напоминая диаграмму перспективы из учебника. Я с грустью подумал о несовершенстве нашей машины: лысые шины, перекошенный корпус, перегревающийся мотор, сжиравший жуткое количество масла… Одним словом, поездка представилась чистым безумием, а тот факт, что все трое легко согласились на нее, свидетельствовал о коллективном помешательстве.

Я подсчитал в уме маши наличные запасы: сорок пять литров масла, сто пятьдесят литров бензина, сорок пять литров воды (плюс содержимое радиатора), две большие коробки с продуктами, солидный запас сухих супов, мясные консервы и фасоль в банках, которая громыхала и, видимо, успела несколько раз поджариться в багажнике. После прикидок я немного успокоился: этого добра хватит дней на пять. Но что дальше? Меня мучил вопрос, как часто по этой дороге ездят машины. Если сформулировать еще точнее, хотелось знать, сколько нам придется загорать в пустыне, если машина сломается и починить ее не удастся.

Тревожные раздумья не отпускали. Мы катили на скорости пятьдесят миль в час по ровной дороге. Она шла настолько прямо, что добрых тридцать миль можно было не дотрагиваться до руля. По сторонам из иссушенной, каменистой земли торчали редкие сухие кустарники вперемежку с низкими термитниками. Однообразие растительности и пустота бесконечной, монотонной дороги неудержимо клонили водителя в сон. Мы часто меняли друг друга за рулем, но это мало помогало. Садясь за руль, человек начинал дремать. Открыв глаза, он опять видел все то же унылое зрелище, как будто мы стояли на месте.

Тупо отстукивали мили: 100, 110, 120. Каждые полчаса-час мы останавливались, давая мотору остыть, подливали воду, масло и бензин. Хоть и медленно, машина все же благополучно продвигалась к цели.

И тут мы врезались в пыль. На Территории ее называют «бычьей пылью». Почему — никто толком не знает, но так она именуется в официальных документах, так что называть ее просто «пыль» было бы неправильным. Да и по сути с нормальной пылью она не имеет ничего общего. Нам рассказывали, что в Алис-Спрингсе ее насыпают в бутылки и продают за неплохие деньги туристам, которые увозят ее на юг в качестве подтверждения рассказов о тяготах путешествия по Территории.

По консистенции здешняя пыль такая мелкая, что липнет, как тальк, и лежит на дороге огромными «сугробами», полностью скрывая глубокие рытвины и крупные камни; это создает серьезную опасность для машины — у нее может сломаться подвеска, если она на приличной скорости провалится в выбоину или налетит на булыжник. Когда мы с ходу врезались в «сугроб», пыль, клубясь, накатывала на капот, словно волна на мчащийся во весь опор спасательный катер. Иногда пылевые нагромождения принимали причудливые формы, напоминая чудовищ, из фильмов ужасов. При малой скорости поднятые колесами облака накрывали машину грязно-белым саваном. Казалось, из этой мрачной пелены уже не вырваться никогда. Водитель спешно нажимал на акселератор.

Мы следили по счетчику километража за пройденным расстоянием. Машина шла теперь осторожно. Счетчик мучительно медленно

отстукивал цифры: 220… 230… На двести сороковой миле окружающий пейзаж был все так же пуст, как и раньше. Если верить дорожному указателю в Дейли-Уотерсе, мы должны были уже прибыть в Борролулу, но впереди не было никаких признаков человеческого жилья. Возможно, счетчик плохо работал или напутали дорожники, ставившие знак. А что, если, одурев от монотонной прямой дороги, мы проскочили поворот на Борролулу? Тогда мы направлялись в Квинсленд, до которого было еще триста миль столь же однообразного пути.

Но вот на цифре 248 мы заметили валявшийся на обочине дорожный указатель. Его стрелка устремлялась в небо, а надпись гласила: «Борролула — 3 мили. Магазин. Бензин и масло».

Судя по столбу, стрелка раньше указывала путешественнику на незаметный поворот. Приободренные, мы двинулись в том направлении и через десять минут увидели под манговым деревом шаткое строение из покореженного железа. Чуть дальше зеленели густой листвой деревья, окаймлявшие реку Мак-Артур. Мы добрались до цели.

На ночь экспедиция расположилась возле воды. Палатки поставили на пологом песчаном берегу в тени казуариновых деревьев. На другой стороне широкой реки виднелось несколько хижин аборигенов. Когда стемнело, мы развели костер. Я устроился возле него в спальном мешке и читал при свете колеблющегося пламени. Из воды доносилось громкое сопение крокодилов, плескалась в реке рыба. Наконец-то наступила долгожданная прохлада. Сквозь пышные кроны деревьев хрустально мерцали звезды. После удушающей жары, пыли и громыхания машины место казалось поистине райским. Нетрудно понять, почему люди выбрали именно его для закладки города.

На следующее утро мы осмотрели остатки селения. Сохранились всего три дома — на значительном удалении друг от друга. Старое здание полицейского участка теперь занимал чиновник по делам аборигенов. В миле от него, отделенный оврагом, по дну которого в сезон дождей несется бурлящий ноток, стоял магазинчик, обозначенный на упавшем дорожном указателе. В нем продавали бензин, машинное масло, пиво, консервированные фрукты, тушенку, ковбойские шляпы из папье-маше и мармелад. Покупателями были в основном аборигены и случайные проезжие, сворачивавшие сюда по пути в Квинсленд или оттуда; иногда здесь появлялись гуртовщики с окрестных ранчо: в свободное время, оказавшись в нескольких часах езды верхом от Борролулы, они заскакивали выпить пива и потолковать о жизни.

Третье строение, самое крупное, располагалось возле нашего лагеря, на берегу реки Мак-Артур. Это была ветхая гостиница, чья полуразвалившаяся железная крыша зловеще лязгала и скрипела при малейшем дуновении ветра. Полы на верандах прогнулись и сгнили. Вокруг бывшей гостиницы, словно выброшенные морем обломки, валялись кучи мусора — разбитые бутылки из-под рома, мятые ржавые пивные банки, канистры от масла, сломанное шасси грузовика, погнутый руль, какие-то железные колеса и рычаги от загадочного механизма.

Внутри дома пол проваливался под ногами — доски были полностью источены термитами. Покрытое плесенью зеркало криво висело на деревянной стене, в углу стояла ржавая кровать. Среди рухляди я подобрал книгу. Это было «Подражание Христу» Фомы Кемпийского. Кто мог завезти в эту глухомань ученую богословскую книгу? Открыв ее, я увидел, что термиты съели почти все слова святого. Осторожно перелистывая распадавшиеся под руками страницы, я обнаружил вложенную в книгу карту. Она была датирована 1888 годом и горделиво называлась «Город Борролула».