Шрифт:
ПРОЛОГ
Санта-Фе, штат Нью-Мексико.
Оуби Логгерфилд и впрямь вызывал отвращение, особенно если находился на близком расстоянии. Детектив Хантер Калгари старался не слишком глубоко вдыхать воздух. Оуби не мылся, наверное, не менее десятка лет. Грязь, смешанная с потом и телесным жиром, образовывала черный налет, который покрывал каждый дюйм его тела и заполнял морщины на его физиономии.
Единственное соприкосновение этого пьяного ничтожества с водой происходило во время дождя. Но, насколько знал Хантер, сей тип, всячески старался избежать этого. Именно потому во время сегодняшнего утреннего дождя он обосновался на ступеньках перед входом в полицейский участок, и Хантер позволил ему войти внутрь.
Оуби, конечно, едва ли мог служить рекламой для живописного Юго-Запада, края волшебной красоты. К счастью, дожди здесь случались редко, и Оуби проживал, не оскорбляя ничьих чувств, на северной окраине города в самодельной парусиновой палатке, примостившейся в тени выступа красной скалы.
И теперь, расположив свои грязные телеса на старом дубовом стуле, он окинул Хантера хитрым взглядом и спросил:
– Вы собираетесь оставить меня здесь, а?
Вонь, исходившая от старика, была неописуемой. Она состояла из смеси таких отвратительных запахов, что Хантер, который обычно умел без труда дать словесную характеристику чему угодно, на сей раз, свел ее к единственному слову: «Омерзительно».
– Я собираюсь вывезти тебя на машине за пределы города, Оуби. Соглашайся, пока кому-нибудь не пришло в голову упрятать тебя в тюрьму.
– В тюремных камерах сухо, – с надеждой проговорил старик.
Сквозь распахнутую дверь кабинета Ортеги послышалось насмешливое фырканье.
– Ишь размечтался, – строго произнес Ортега, обращаясь к Оуби, который принялся чесаться, причем в таких местах, которые обычно не принято скрести на глазах у публики. – Камеры предназначаются для преступников, а не для бродяг.
– Я не бродяга.
Хантер подавил усмешку. Это была чистая правда, потому что за те шесть лет, которые Хантер прослужил в полиции Санта-Фе, Оуби не жил нигде, кроме своей палатки.
Ответ Оуби вывел из себя вспыльчивого Ортегу.
– Я тебе скажу, кто ты такой, Логгерфилд. Ты заноза в заднице. И человек, которого я не желаю больше здесь видеть. Вся комната так провоняла тобой, что дышать невозможно. Калгари, уведи его отсюда!
Хантер достал ключи от джипа.
– Идем, Оуби. Пора домой.
Но не успели они сделать и трех шагов к двери, как путь им преградил худощавый мужчина с седеющими волосами. Он так вцепился в свой дипломат, как будто от этого зависела его жизнь, однако голос у него был вкрадчивый и спокойный.
– Детектив Хантер Калгари? – спросил он.
Хантер насторожился, и некоторое время молча разглядывал незнакомца. Юрист, догадался он. Чье-нибудь доверенное лицо. Судя по покрою пиджака и блеску начищенных штиблет, он облечен доверием человека с деньгами.
– Он самый, – нарочито растягивая слова, ответил Хантер.
Оуби с любопытством пялился на незнакомца, у которого при взгляде на него непроизвольно задергались ноздри. Заметив это, Хантер подавил ухмылку. Вид Оуби редко кого оставлял равнодушным.
– Меня зовут Джозеф Уэссвер из фирмы «Уэссвер, Мур, Гейт и Макнейл». Я пришел по просьбе Аллена Холлоуэя. Мистер Холлоуэй хотел бы нанять вас.
Хантер снова молча окинул мужчину взглядом. Спрашивать о том, кто такой Аллен Холлоуэй, не было нужды. Холлоуэй – вернее, его огромная компания – был хорошо известен в Санта-Фе и в нескольких других больших и малых городах в штатах Нью-Мексико, Аризона и Техас. Он начал в Далласе с одного ресторана под названием «Ранчо дель соль», который стал первым в цепи успешно функционирующих предприятий общественного питания. Рестораны «Ранчо дель соль» расплодились по всему Юго-Западу. Холлоуэй вкладывал полученные прибыли в земельные участки и ценные бумаги и делал миллионы. Его имя регулярно появлялось в местной прессе в связи с бесконечным перечнем добрых дел. Холлоуэю принадлежали также здания, предназначенные для сдачи под офисы, дома для ветеранов; он финансировал даже несколько независимых фильмов, снимавшихся под Санта-Фе. Все это говорило о больших деньгах и о тех общественных кругах, к которым Хантер не принадлежал и с которыми не желал иметь ничего общего.
Что потребовалось от него такому человеку, как Аллен Холлоуэй? Правда, между ними существовала кое-какая связь, но Хантер сомневался, что Аллен знает о ней. А если она ему известна, то почему он устанавливает с ним контакт только сейчас, по прошествии всех этих лет?
Уэссвер нахмурил лоб, размышляя.
– Кажется, вы оставили свою работу и в настоящее время не служите в полиции?
– Нет. – Хантер хотел, было что-то пояснить, но решил, что это никого не касается, кроме него самого.
– Понятно, – сказал Уэссвер, хотя было видно, что ничегошеньки до него не дошло.
Он снова взглянул на Оуби и осторожно откашлялся. Зловоние, исходящее от старика, было невыносимым. Уэссвер запустил пальцы под лацканы плаща. Больше всего ему хотелось сейчас прикрыть лицо несколькими слоями ткани, чтобы не вдыхать эту вонь.
– Нельзя ли мне поговорить с вами с глазу на глаз? – спросил, однако, он.
Детектив вздохнул. Интуиция подсказывала ему, что его ждет что-то неприятное.
– Я должен доставить Оуби домой, – сказал он со скучающим видом. – Вернусь примерно через час. Вы можете подождать, оставить свой номер или поехать…
– Я подожду, – торопливо заверил его худощавый мужчина.
Хантер взглянул на него с понимающей усмешкой и хлопнул Оуби по спине, подняв удушающее облако пыли. Потом они ушли.
К тому времени как Хантер вернулся, совсем стемнело. Остановившись перед входом в полицейский участок, он выключил зажигание и немного посидел в джипе, прислушиваясь к слабому постукиванию остывающего двигателя. Дождь перестал, на темном небе показались звезды. Откинувшись на спинку изодранного сиденья, Хантер немного расслабился.
Ему нравилось в Нью-Мексико. По душе были и чистый разреженный воздух, и обширные открытые пространства. Большую часть своей жизни он прожил в Лос-Анджелесе, но после смерти Мишель шум и суета огромного города стали раздражать его. И он не жалел о принятом несколько лет назад решении навсегда уехать оттуда.
За эти шесть, к счастью, небогатых событиями лет его ярость по отношению к департаменту полиции Лос-Анджелеса, окружному прокурору и всем прочим, кто был причастен к тому провалу, несколько поостыла, но веру в справедливость Хантер напрочь утратил. Он попытался, было вновь разжечь свою страсть к охране правопорядка в Санта-Фе, но нанесенная ему рана была слишком глубока.