Что происходит под нашими крышами,в наших сердцах, средь своих и чужих?Вижу потомка я профиль возвышенныйи удивленье в глазах голубых.Да, мы старались, да вот пригодится линаше старанье на все времена?Дезик, мне дороги наши традиции:верность, виктория, вобла, война,воля, восторг, вероятность везения,все, что угасло, как детские сны…Да не померкнут в лукавом забвениигении нашей кровавой вины!И, растворяясь по капельке в воздухе,может, когда-нибудь выйдут на светсладость раскаянья, слезы и отзвукиболи, чему
и названия нет.
Песенка («На пригорке стояла усадебка…»)
На пригорке стояла усадебка.До сих пор ее остов не срыт.То поминки, то святки, то свадебказа деревьями вдруг прошумит.Там когда-то пылало пожарище,низвергались и жизнь, и покой,и какая-то грустная барышняна прощанье взмахнула рукой.И во власть расставания отдана,за морями искала жилье.Тротуары Стамбула и Лондоназакачались под ножкой ее.Силуэт ее скорбный рассеялсяна далеком чужом берегу…Я глумился над ней и посмеивался,а забыть до сих пор не могу.
«Я обнимаю всех живых…»
Я обнимаю всех живыхи плачу над умершими,но вижу замершими их,глаза их чуть померкшими.Их души вечные летятнад злом и над соблазнами.Я верю, что они следят,как плачем мы и празднуем.
«Мне русские милы из давней прозы…»
Мне русские милы из давней прозыи в пушкинских стихах.Мне по сердцу их лень, и смех, и слезы,и горечь на устах.Когда они сидят на кухне старойво власти странных дум,их горький рок, подзвученный гитарой,насмешлив и угрюм.Когда толпа внизу кричит и стонет,что – гордый ум и честь?Их мало так, что ничего не стоитпо пальцам перечесть.Мне по сердцу их вера и терпенье,неверие и раж…Кто знал, что будет страшным пробужденьеи за окном пейзаж?Что ж, век иной. Развеяны все мифы.Повержены умы.Куда ни посмотреть – всё скифы, скифы, скифы…Их тьмы, и тьмы, и тьмы.И с грустью озираю землю эту,где злоба и пальба,мне кажется, что русских вовсе нету,а вместо них – толпа.Я знаю этот мир не понаслышке:я из него пророс,и за его утраты и излишкис меня сегодня спрос.
В альбом
И. Лиснянской
Что нам досталось, Инна,как поглядеть окрест?Прекрасная картинасомнительных торжеств,поверженные храмыи вера в светлый день,тревожный шепот мамыи Арарата тень.А что осталось, Инна,как поглядеть вокруг?Бескрайняя равнина,и взмах родимых рук,и робкие надежды,что не подбит итог,что жизнь течет, как прежде,хоть и слезой со щек.
«“Шибко грамотным” в обществе нашем…»
«Шибко грамотным» в обществе нашемнеуютно и как-то темно.Нет, не грохот проклятий им страшен —злобный шепот, возникший давно.
«Был Лондон предо мной. А нынче вновь все то же…»
Был Лондон предо мной. А нынче вновь все то же.Был Лондон предо мной и чистое крыльцо.Был Лондон предо мной. А нынче – дрожь по кожеи родины больной родимое лицо.
«А вот Резо – король марионеток…»
Резо Габриадзе
А вот Резо – король марионеток —чей тонок вкус и каждый палец меток:марионетки из его ребра.В них много и насмешки, и добра.И нами управляет Провиденье,хоть ниточек и скрыта череда…Но как похожи мы! Вот совпаденье!..Не обольщайтесь волей, господа!
«Нынче я живу отшельником…»
Нынче я живу отшельникоммеж осинником и ельником,среди лени и труда.И мои телохранители —не друзья и не родители…Солнце, воздух и вода.
«Поверившие в сны крамольные…»
Поверившие в сны крамольные,владельцы злата и оков,наверно, что-то проворониливо тьме растаявших веков.И как узнать, что там за окнами?Какой у времени расчет?..Лишь дрожь в душе, и плечи согнуты,и слезы едкие – со щек.Но эти поздние рыданиянас убеждают неспроста,что вечный мир спасут страдания,а не любовь и красота.
«Ничего, что поздняя поверка…»
Ничего, что поздняя поверка.Все, что заработал, то твое.Жалко лишь, что родина померкла,что бы там ни пели про нее.
Памяти Алеся Адамовича
Старость – явление не возрастное.То ли итог поединка с судьбой,то ли, быть может, предчувствие злое,то ли сведение счетов с собой.И ни один златоустый потомокне извлечет вдохновенно на светиз отдаленных ли, близких потемокто, чего не было вовсе и нет.Вот и дочитана сладкая книжка,долгие годы в одно сведены,и замирает обложка, как крышка,с обозначением точной цены.
Свадебное фото
Памяти Ольги Окуджава
и Галактиона Табидзе
Тетя Оля, ты – уже история:нет тебя – ты только лишь была.Вот твоя ромашка, та, котораяиз твоей могилки проросла.Вот поэт, тогда тебя любивший,муж хмельной – небесное дитя,сам былой, из той печали бывшей,из того свинцового житья.А на фото свадебном, на тусклом,ты еще не знаешь ничего:ни про пулю меж Орлом и Курском,ни про слезы тайные его.Вот и восседаешь рядом тихоу нестрашных, у входных дверей,словно маленькая олениха,не слыхавшая про егерей.
Отъезд
Владимиру Спивакову
С Моцартом мы уезжаем из Зальцбурга.Бричка вместительна. Лошади в масть.Жизнь моя, как перезревшее яблоко,тянется к теплой землице припасть.Ну а попутчик мой, этот молоденький,радостных слез не стирает с лица.Что ему думать про век свой коротенький?Он лишь про музыку, чтоб до конца.Времени нету на долгие проводы…Да неужели уже не нужныслезы, что были недаром ведь пролиты,крылья, что были не зря ведь даны?Ну а попутчик мой ручкою нервноюмашет и машет фортуне своей,нотку одну лишь нащупает верную —и заливается, как соловей.Руки мои на коленях покоятся,вздох безнадежный густеет в груди:там, за спиной – «До свиданья, околица!»…И ничего, ничего впереди.Ну а попутчик мой божеской выпечки,не покладая стараний своих,то он на флейточке, то он на скрипочке,то на валторне поет за двоих.