Под знаком кометы
Шрифт:
19 сентября 1907 года, 10:05. Париж, Елисейский дворец, заседание правительства в присутствии президента Фальера.
Прошла всего неделя с того момента, как в европейской прессе разразился «Белградский скандал», жестоким эхом отозвавшийся во французской политической жизни. Крысы-министры уже были готовы бежать с тонущего корабля, но их придержали за шиворот со словами: «Постойте. Умели нашкодить, умейте и держать ответ. Побудьте пока в роли исполняющих обязанности». Нет, если бы прегрешение, совершенное Клемансо и его подельниками, имело чисто внутреннее значение (как, например, скандальное дело Дрейфуса), то проштрафившийся кабинет ушел бы в отставку без особых вопросов. Министры, и даже премьеры – это вообще скоропортящиеся и быстрозаменяемые детали демократического государственного механизма, и претендентов на
Предыдущим вечером, 18-го сентября, в министерство иностранных дел Третьей Республики одна за другой поступили ноты от Великобритании, Германии, Австро-Венгрии, России, Сербии и Болгарии, требующие выдачи заказчиков и организаторов покушения в руки международного правосудия. На утро 19-го числа к этим требованиям присоединились Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия, Италия, Испания, и даже Греция, которую никто и никогда ни о чем не спрашивал. Промолчали только отстраненные от общеевропейских дел шведы, считающие, что и без них великие державы прекрасно разберутся между собой. Британия и Россия, помимо всего прочего, также требовали от Парижа одобрения присоединения к Брестским соглашениям Германии и Австро-Венгрии, а также ратификации соглашения об обеспечении безопасности колоний и положений о международном уголовном трибунале.
Министр иностранных дел Франции Стефан Пишон от такого поворота событий пришел буквально в шоковое состояние.
– Месье, – сказал он, – первое, что я хочу вам сказать – к нашему великому счастью, от военного нападения Германии, или какой другой страны, нас защищают Брестские соглашения. Императрица Ольга – настолько принципиальная особа, что и сама не будет нарушать свои собственные установления, и не позволит делать это другим.
– О да, – с сарказмом произнес Луи Барту, – если бы мы вышли из этих соглашений, как желали некоторые, то на границах нашей милой Франции сейчас уже собиралась бы военная гроза. Гениальная была идея, ничего не могу сказать, но, как я уже говорил, дурацкое занятие – тягаться с пришельцами из будущего в предвидении дальнейшего хода событий.
Клемансо, в чей огород со свистом прилетел этот булыжник, покраснел и набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, но тут снова заговорил министр иностранных дел, и проштрафившийся премьер закрыл рот, не проронив ни слова.
– Пожалуй, вы правы, месье Барту, – с кривой улыбкой на лице сказал он, – мы думали, что в Бресте насторожили капкан на кайзера Вильгельма, но попался в него не кто иной, как наш милейший Жорж. Русские все так хорошо устроили с этими соглашениями совсем не потому, что намеревались помочь нам отвоевать Эльзас и Лотарингию, а исключительно ради того, чтобы не допустить развязывания в Европе большой войны.
– Фактически свой победой над Турцией русские поставили Центральные державы в положение предопределенного поражения, – сказал генерал Пикар. – В случае начала войны связь Германии и Австро-Венгрии с внешним миром должна быть утрачена в полном объеме, в то время как коммуникации союзников по Брестскому альянсу продолжали бы действовать через Черноморские проливы и по осваиваемому русскими северному пути через порт Мурман. А дальше все должно было решиться на поле боя, где роль играют только количество штыков и орудийных стволов, выучка войск, тактическое мастерство генералов, да решительность командующих.
– А вот в этом вы правы, – хмыкнул министр общественного развития, искусств и культов Аристид Бриан [8] , – решимости русской императрице не занимать. Если что-то будет стоять у нее на пути, она стопчет это препятствие, и даже не заметит. «Мне наплевать, что вы там хотите или нет, – сказала она нам, – подписывайте то, что предложено, или проваливайте отсюда ждать, пока за вами придут германские гренадеры. Мы готовы драться против всей объединенной Европы, и твердо уверены, что победим в этой войне». Было это всего три месяца назад, а кажется, что прошла целая жизнь. Не думаю, что мой уважаемый преемник смог бы устоять, оказавшись перед столь сокрушительным напором, тем более что отказ от Брестских соглашений означал для нас и прекращение действия русско-французского договора от девяносто третьего года…
8
Именно Аристид Бриан, занимавший тогда должность премьер-министра, подписал многократно ругаемые и восхваляемые
– Русская императрица ставила перед собой цель организовать в Европе долгий, в идеале вечный мир, – сказал Стефан Пишон, – и ее вполне устроило, что этого результата получилось достичь без единого выстрела. Вопрос Эльза и Лотарингии для нее глубоко побочный, и ради него эта женщина постесняется сломать пару перьев, а не то что развязать войну с Германией. Черноморские проливы – это совсем другое дело, ради них русские их союзники стерли Турцию с карты мира, как будто этой державы никогда и не существовало в природе.
Генерал Пикар уже открыл рот, желая выступить со своим авторитетным мнением, но Аристид Бриан, по которому совсем недавно в правящей французской камарилье не топтался только ленивый, прервал его прямо на взлете.
– Вы, дорогой Жан-Мари, – едко сказал экс-премьер, – приберегите свое красноречие до заседания того самого международного уголовного трибунала, который Великобритания, Германия, Австро-Венгрия и Россия учредили для расследования вашей деятельности. По счастью, речь идет не о наказании нашей милой Франции, и даже не преследовании всего нашего правительства, а лишь об ограниченном требовании выдачи непосредственных организаторов и заказчиков покушения на наследника австро-венгерского престола. Если бы вам и в самом деле удалось развязать общеевропейскую войну, тогда последствия этой авантюры оказались бы для нас предельно тяжелыми. Сотни тысяч убитых, миллионы искалеченных, разрушенные города и вытоптанные поля – вот цена, которую нам пришлось бы заплатить за спорные территории. Или вы думаете, что мы смогли бы одолеть бошей одним решительным натиском, и парадным маршем вступить в Берлин? Да черта с два! Даже русские с их прекрасно отлаженной и проверенной в боях армией постоянной готовности на первом этапе войны, от четырех месяцев до полугода, планируют сдерживать тевтонский натиск на заранее подготовленных оборонительных рубежах. С этой целью по восточным берегам крупных рек, текущих вдоль западных границ России, возводится рубеж неприступной обороны, новая китайская стена, рядом с которой бледнеет наш оборонительный рубеж в Вогезах. И только потом, когда ярость тевтонского натиска разобьется о неприступную оборону, а в Российской империи пройдет всеобщая мобилизация и полное слаживание наполненных людьми резервных частей, русское командование планирует переходить в решительное наступление на Берлинском направлении. Все это время нам пришлось бы биться с бошами фактически один на один – а это, скажу я вам, не такое простое дело, потому что, не имея выхода на востоке, они со всей сатанинской яростью набросятся на Францию, стремясь как можно скорее взять Париж. В таких условиях, когда кайзеру Вильгельму будет уже наплевать на международные приличия, сам собой напрашивается обходящий удар через территории Бельгии и Люксембурга и стремительный марш на Париж с северного направления – оттуда, где у нас нет ни укреплений, ни войск. И не забывайте, что нам тоже нужно будет проводить мобилизацию. Как минимум полтора миллиона солдат из тех двух, что мы планируем бросить на фронт, надо собрать, обмундировать, вооружить, провести учения, и только потом их можно будет отправлять на войну.
Генерал Пикар замысловато выругался, отводя душу, а Аристид Бриан, немного помолчав, добавил:
– Есть сведения, что в том мире, откуда к нам пришли русский князь-консорт, месье Одинцов и другие, война началась точно по хотению наших ястребов-радикалов. Кровавые сражения длились больше четырех лет, северные департаменты были разрушены и сожжены, враг стоял прямо у ворот Парижа, и, несмотря на то, что Германия пала, сломленная превосходящими силами союзников и тяжестью идеальной экономической блокады, потери нашей милой Франции исчислялись одним миллионом убитых солдат и офицеров. Не слишком ли дорогая цена, господа, за Эльзас и Лотарингию, которые отошли к Франции по итогам той войны?
– А теперь, – сказал Стефан Пишон, – в том случае, если Национальное собрание не выдаст международному трибуналу месье Клемансо, генерала Пикара и полковника Дюпона, идеальная экономическая блокада грозит уже Франции. В случае отказа исполнить это требование с Французской республикой будут прерваны всякие торговые и транспортные отношения, наши торговые суда будут подлежать арестам в портах или захвату прямо в открытом море. На этом фоне необходимо ратифицировать дополнительное соглашение об обеспечении безопасности колоний и положение о том самом международном трибунале, который будет судить нашего любезного Жоржа (Клемансо) и его приятелей.