Под знаком кометы
Шрифт:
– Соглашение о безопасности колоний выгодно Франции, – подал голос министр колоний радикальный демократ-социалист Рафаэль Мильес-Лакруа. – Наши колониальные владения превышают даже те, что есть у Британии, и заботы об их безопасности доставляют нам немалую головную боль.
– Как вы можете рассуждать о безопасности колоний, месье Рафаэль, в тот момент, когда тираны требуют нашей крови? – вскричал Клемансо. – Франция в опасности, и если раньше ей угрожали только боши, то теперь к ним добавились русские и британцы. Если сейчас Национальное собрание поддастся на их шантаж, то в дальнейшем монархические державы обсуждение любого вопроса будут начинать с демонстрации санкционной дубины. То, что сработало один раз, будет действовать до скончания века. И вот тогда о наших идеалах, независимости и суверенитете можно будет просто забыть.
– Вы, Жорж, можете
– Как следует из послания русской императрицы, – сказал Стефан Пишон, – она знает, что месье Клемансо у нас настоящий тиран, по сравнению с которым любой монарх кажется белокрылым ангелом. Посему никому из министров этого кабинета, прямо не замешанных в запланированном злодеянии, не грозит ничего, кроме необходимости принести на судебном процессе свидетельские показания, после чего мы сможем продолжить свою политическую деятельность. Простите, Жорж, но с вами, кажется, уже все. Вы мечтали увидеть себя запечатленным в веках, как человека, победившего Германию и подарившего Франции реванш за Седан, а закончите как банальный уголовный преступник – с петлей на шее. Да-да, при тираниях людей вешают, и только при демократии им отрубают головы на гильотине.
24 сентября 1907 года. Заголовки ряда европейских газет:
Французская право-националистическая «Эко де Пари»: «Черный день Третьей Республики. Национальное собрание подавляющим большинством голосов постановило выдать Жоржа Клемансо, генерала Пикара и полковника Дюпона в руки объединенного монархического правосудия. Французская твердыня пала без единого выстрела».
Французская социал-демократическая [9] «Юманите»: «Шантаж сработал. Устрашенные перспективой разорительных убытков Ротшильды оказали давление на депутатов Национального собрания, и те раболепно исполнили их волю. Теперь у нас новый-старый премьер Аристид Бриан, который послушно поведет Францию по пути, указанному ей из Петербурга».
9
Коммунистической газетой «Юманите» стала только после первой мировой войны.
Германская либеральная «Берлинер тагенблат»: «Наш любимый кайзер – гений. Германия присоединилась к Брестским соглашениям, которые обеспечат нам эпоху мира и поступательного развития».
Германская радикально-социалистическая «Die Einigkeit (Единство)»: «Трусливые лягушатники оказались устрашены даже не блеском германского оружия, а всего лишь угрозой прекращения торговли русским хлебом. Наследники Генриха Четвертого и Наполеона пали в грязь и ползают там пред ногами кайзера Вильгельма, короля Эдуарда и императрицы Ольги».
Британская консервативная «Таймс»: «Британские интересы в очередной раз оказались соблюдены, и для этого даже не понадобилось выводить в море королевский флот. Французский парламент послушно подмахнул совместные требования четырех монархов выдать международному правосудию зачинщиков запланированного цареубийства, невзирая на их чины и звания. И правильно – со своими монархами делайте что хотите, а чужих не трогайте».
Британская либеральная «Манчестер Гардиан» [10] : «Наш король верно сказал, что Британской империи нужен мир. Лучше давить врага экономическими аргументами, чем посылать на верную смерть честных английских парней. Соглашение об обеспечении безопасности колоний служит исключительно британским национальным интересам».
10
С 1959 года называется просто «Гардиан».
Российская
25 сентября 1907 года, 13:15. Париж, Бульвар Инвалидов.
русский поэт-символист, переводчик и эссеист Константин Дмитриевич Бальмонт
Как страшен оказался этот новый дивный мир, который принесли нам пришельцы из других времен… и как наивны были мы, считая, что нам удастся скрыться от него в Париже, Лондоне, и даже Нью-Йорке. Двадцатый век пришел к нам в скрежете металла и грохоте орудийных залпов, аккомпанирующих взрывающимся броненосцам. Это люди дела, аристократы огня и хорошо отточенной стали утверждали свое главенство над людьми слова и аристократами духа… Но одними несчастьями побежденной Японии наш ужас не заканчивался. Не успели в Маньчжурии умолкнуть пушки, как люди нового века объявились прямо в Петербурге. Каюсь, было дело – однажды я обозвал бывшего государя Николая Александровича «маленьким султаном» [11] , но на самом деле по сравнению со своей страшненькой сестрицей он выглядит аки белоснежный голубь. По крайней мере, при нем, подавляя протест, из пушек по мятежникам залпами не палили [12] . Нагайками или ножнами шашек плашмя – это все же по-Божески…
11
Первое четверостишье: «То было в Турции, где совесть – вещь пустая, там царствуют кулак, нагайка, ятаган, два-три нуля, четыре негодяя, и глупый маленький султан».
12
Г-н Бальмонт утрирует. При подавлении мятежа Владимировичей до орудийной пальбы так и не дошло, да и из винтовок стреляли весьма ограниченно.
Но самое страшное началось, когда попытку переворота подавили окончательно, после чего имперская безопасность принялась охотиться на инакомыслящих, и Петропавловская крепость взвыла стонами невинных. Такого ужаса, пожалуй, не бывало со времен ужасной памяти царицы Анны Иоанновны, когда господин Бирон управлял русской нацией при помощи кнута и топора. Последней каплей для таких, как я, стал арест милейшего господина Витте. Бежать, бежать! Бежать из Петербурга, не оглядываясь назад! И мы бежали, не дожидаясь тех времен, когда господин Мартынов, этот новый Малюта Скуратов, покончив с революционерами, чиновниками и банкирами, не взялся за поэтов. Ведь давно известно: поэт в России – больше, чем поэт…
Париж встретил нас сочувственными вздохами, а вслед, из Петербурга, должно быть, неслись проклятия, только мы их уже не слышали. Нас ждала свобода – свобода думать и говорить все, что захочется, а к редким известиям, доносившимся до нас с Родины, мы относились с недоверием, и даже с неприятием. Что хорошего может происходить там, где правят жестокие тираны, по делу и без дела пускающие в ход кулаки, нагайки и ятаганы?
Но не все были такими стойкими. Время от времени кто-нибудь из нас одолевало желание «съездить посмотреть» – и те, что ему поддавались, никогда более не возвращались в Европу. Они писали нам письма, в которых сообщали, что в России все хорошо, но мы знали, что эти послания написаны под принуждением жестоких палачей в казематах Петропавловской крепости – а потому жгли их, не читая.
Так мы и жили три года – вроде бы и на свободе, а на самом деле в самом жестоком плену собственных предубеждений. И европейская пресса, писавшая о России всяческие несуразицы, заковывала наши умы в дополнительные кандалы. Россия все это время жила какой-то своей, неизвестной нам жизнью, закрывшись внутри своих границ подобно гусенице, замотавшейся в кокон. Все это время она совершенно не вмешивалась в международную политику, так что о ней стали даже как-то забывать. А раз так, то парижское общество все больше и больше стала одолевать тревога по поводу германской угрозы. Если России нет, то кто теперь защитит Ля Белле Франс от злых прусских гренадер?