Под знаком змеи.Клеопатра

Обермайер Зигфрид

— Мои волосы! Я хочу распустить их! Где зеркало?

Мы вместе обыскали всю спальню, но разве можно найти

его в жилище холостяка!

— Я помогу тебе, — предложил я.

— У мужчины, — сказала она насмешливо, — это вряд ли получится.

— Позволь мне попробовать…

Против этого она не стала возражать, и я принялся за работу при слабом свете лампады. Освободить ее забранные кверху волосы оказалось невероятно трудно. То и дело она вскрикивала от боли, но наконец они темной волной заструились по спине. Но только я собрался снять с нее и хитон, как она молча отказала мне.

— Аспазия, — терпеливо сказал я, — мы теперь муж и жена, и это мое законное

право — нет, это наш общий долг — вступить в супружескую связь. Я хочу сказать, что Гименей, покровитель семьи и брака, которого они там снаружи славят, только тогда сможет принять и благословить наш брак, когда он совершится по-настоящему.

Но как я ни старался объяснить ей — в конце концов мне все же хотелось взять мою собственную родственницу не силой, а только с помощью понимания и терпения, — все оказалось бесполезно. Тогда я просто схватил ее за волосы и прошипел:

— Если ты сейчас же не разденешься, я сегодня же отошлю тебя обратно к твоему брату! И никакого свадебного пира, который собиралась устроить для нас завтра царица.

— Что? Царица — для нас, здесь, в Брухейоне?

— Да, и с очень почетными гостями.

Только тогда Аспазия наконец разделась, легла в кровать и покорно закрыла глаза. Но к этому времени я уже порядком устал. Когда мы входили в спальню, мой фаллос был бодр и готов к действию, теперь же, после столь затянувшихся стараний, во мне пропало всякое желание. Я жадно выпил бокал вина, лег рядом с Аспазией и сказал:

— Ты добилась того, чего не удалось еще ни одной женщине. Спи теперь, а завтра мы продолжим этот разговор.

— А свадебный пир?

— Состоится!

Я проснулся первым, прижался к ее обнаженному телу, раздвинул слабо сопротивляющиеся ноги и легко вошел в нее. Она тихо вскрикнула, проснулась, взглянула на меня расширенными от ужаса глазами и попыталась вырваться. Однако я не выпустил ее и довел дело до конца.

Почему я рассказываю об этом так трезво и равнодушно? Потому что до сих пор, с какой бы женщиной это ни происходило, любовный акт возбуждал во мне радость и желание — будь это с Натаки, Ирас или проститутками в Иерусалиме, Тарсе или Эфесе. Теперь же у меня было такое чувство, как будто я выполняю какую-то тягостную обязанность. Оставалось только надеяться, что со временем Аспазия изменит свое отношение. Во всяком случае, я постарался сделать все, чтобы облегчить ей это, и утешал себя тем, что с девственницей все совсем по-другому, чем с опытной женщиной.

Теперь, во всяком случае, имелось пятно крови на простыне, которое, как и надлежит, со смешками рассматривали ее подружки.

Клеопатра устроила для нас поистине царский пир в бывшем дворце ее брата и супруга. Обед состоял из одиннадцати блюд и сопровождался пением, музыкой и танцами. Больше всего мне запомнился поданный целиком кабан. Шкура его была обсыпана золотой пудрой, а под ней скрывались вкусные поджаристые кусочки.

Когда обед уже подходил к концу, появилась царица, в праздничном одеянии и в короне с уреем. Она пожелала нам обоим счастья и в качестве подарка вручила мне жезл Асклепия из чистого золота, весивший почти половину птолемеевского таланта. Аспазия получила золотую цепочку с медальоном, из карнеола, на котором был вырезан портрет царицы.

Перед уходом Клеопатра сказала, указав на мой подарок:

— Оба мы живем под знаком змеи — и врач и царица.

Она имела в виду змею, обвившую жезл Асклепия, и священную змею-урея на ее короне, которая с древних времен охраняла царей и символизировала также огненный глаз Ра, бога Солнца.

Этот обед, дорогие подарки и явная

благосклонность царицы ввели в заблуждение Аспазию, которая решила, что и в дальнейшем жизнь наша будет проходить подобным образом: в золотом сиянии царской милости. Бедняжка была горько разочарована, когда в действительности все оказалось иначе. Я не собирался в угоду Аспазии попусту тратить свою жизнь при дворе, где моя должность личного врача была, конечно, очень почетной, но где в моей помощи почти не нуждались. Больше всего на свете я любил мою профессию, хотел, как и прежде, совершенствоваться в ней и исцелять людей.

Мы остались в Брухейоне еще на несколько недель. Аспазия приложила все усилия, чтобы завести здесь друзей. Это было для нее не так уж трудно, потому что она была, если хотела, очаровательной и приветливой, могла мимоходом болтать обо всем и ни о чем и при этом упомянуть вскользь, что прежде ее отец, а теперь ее брат были поставщиками посуды для царского стола. Она по-прежнему не испытывала никакого удовольствия от любовного акта и в четырех случаях из пяти находила целый ряд отговорок. Если у других женщин неблагоприятные дни случались раз в месяц, то бедную Аспазию природа мучила через каждые десять дней, а кроме того, у нее могла еще болеть голова или желудок, и все это мешало ей разделить со мной ложе. В это время я узнал еще одну сторону женской природы: по лицу мужчины они могут понять, что с ним происходит. Я торжественно клянусь, что никогда и никому не рассказывал и даже не намекал о своих проблемах с Аспазией. И все же Ирас прямо заговорила со мной о том, что так тяготило меня в то время. Она полностью изменила свое отношение ко мне. Если сразу после отъезда Алекса она обвиняла меня во всем, то теперь мне иногда казалось, что достаточно было бы двух-трех слов, чтобы возобновить между нами отношения, которые начались в Тарсе,

Это было в тот день, когда я лечил любимого садовника нариды — он чуть не отрезал себе палец садовыми ножницами. К счастью, палец вновь сросся, только перестал, двигаться.

Ирас была рядом, и потом мы вместе вышли в сад и уселись на красивую скамью из порфира и алебастра.

— Глядя на тебя, нельзя сказать, что в твоей семейной жизни все обстоит благополучно, — начала она разговор.

Я покраснел от смущения.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты не справляешься с Аспазией…

— Или она со мной! — возразил я.

— Это все равно. Во всяком случае, ты несчастлив, это каждый заметит. — Я горько рассмеялся.

— О нет, Ирас, не каждый. Ты первая, кто заговорил со мной об этом.

— Стало быть, я права?

Я кивнул.

— Почему я должен это скрывать от тебя? Я слишком поторопился с женитьбой и теперь думаю, что пошел на это только из уважения к семье.

— И ты примирился с тем, что будешь несчастным всю свою оставшуюся жизнь?

Это прозвучало как вопрос, и я ответил на него другим:

— А что я должен делать? Убить Аспазию? Отослать ее обратно к матери? Поколотить ее, чтобы она образумилась? Что ты мне посоветуешь?

— Займи ее чем-нибудь! Здесь полно услужливых рабов, и для жены личного врача может быть выполнено любое желание. У вас есть крыша над головой, есть что подать на стол, вы можете не отказывать себе в развлечениях. Прогулка на лодке? Пожалуйста! Игра в мяч прохладным вечером, поездка в Фарос, чтобы проиграть там в кости несколько драхм, — для этого всегда можно найти время и спутника. Мы с Шармион каждый день стараемся выкроить хотя бы часок посвободней, а твоя жена не знает, куда ей деть двенадцать часов днем, да и ночью она, похоже, тоже ничем не занимается.