Под знаменами Москвы
Шрифт:
Ростовские князья тоже служили великому князю — один из них, Владимир Андреевич, был назначен в 1461 г. наместником во Псков (после Ивана Стриги) 39 .
Итак, по имеющимся источникам можно восстановить имена около трех десятков видных деятелей последнего периода княжения Василия Темного. Как мы видим, они принадлежат к двум основным группам. Первую составляют потомки старых московских бояр, служивших еще Дмитрию Донскому и его предкам. Вторая группа — удельные князья, перешедшие на службу великому князю.
По наблюдениям С. Б. Веселовского, уже при Дмитрии Донском два десятка боярских родов «образуют очень сплоченный круг лиц, связанных с князьями и между собой узами родства и свойства» 40 .
Этот
К середине XV в. к слою старых московских бояр примешивается новый слой — бывшие удельные князья, добровольно или вынужденно перешедшие на службу Москве. Этот переход — важный шаг в процессе укрепления великокняжеской власти и ее аппарата, а соответственно и в процессе ослабления и упадка старой удельной системы 42 .
На судьбы потомков черниговских князей (Оболенских, Звенигородских и др.), живших в русско-литовском порубежье, сильнейшим образом влияла энергичная наступательная политика литовских великих князей Ольгерда и Витовта, заставлявшая русское население все в большей степени оглядываться на Москву. Но переход на московскую службу князей Северо-Восточной Руси, потомков Всеволода Большое Гнездо, вызывался в первую очередь внутренними причинами — продолжающимся дроблением их княжеств, упадком их политического значения в связи с ростом политического и социально-экономического могущества Москвы. В новых условиях XV в. старая домосковская удельная система начала разрушаться.
При Василии Темном, как и при его отце и деде, бояре составляли круг ближайших советников и помощников великого князя, то, что можно назвать его «правительством». Они выполняли наиболее ответственные и почетные поручения, возглавляли войска в походах, управляли уездами в качестве наместников. Крупный феодальный вассалитет составлял, как и прежде, основную непосредственную социально-политическую опору великокняжеской власти. Как и прежде, бояре и другие «вольные слуги» пользовались важнейшими феодальными привилегиями: право отъезда от одного князя к другому, экстерриториальность службы и неприкосновенность вотчин подтверждались всеми межкняжескими договорами. Но в практическом порядке управления начинают проявляться новые черты.
Как можно судить по сохранившимся грамотам (дошедшим до нас почти исключительно в составе архивов нескольких крупнейших монастырей, в первую очередь Троицкого), при Василии Дмитриевиче и в первые годы княжения его сына акты, издававшиеся от имени великого князя, как правило, подписывались кем-нибудь из его бояр. За первую треть XV в. в архиве Троицкого монастыря сохранилось 16 княжеских грамот (в том числе 7 — великого князя Василия Дмитриевича, 6 — Василия Васильевича, 3 — удельных князей). На 12 грамотах читаются боярские подписи, в том числе на 8 — боярина Ивана Дмитриевича Всеволожа, виднейшего политического деятеля 20-х — начала 30-х годов XV в. Одну из этих грамот он подписал вместе с другим боярином — Иваном Федоровичем (вероятно, Кошкой). Только на трех грамотах, дошедших в позднейших копиях (списках), боярских подписей нет.
К середине XV в. вводится другой порядок оформления великокняжеских грамот. За 20 лет феодальной войны в том же Троицком архиве сохранилось 57 княжеских грамот. Из 39 грамот Василия Темного боярская подпись читается только на пяти. На основной массе великокняжеских грамот эти подписи отсутствуют, грамоты заверяются только печатью великого князя. Прежний порядок оформления сохраняется только в грамотах некоторых удельных князей. О чем говорит это нововведение? Конечно, не об упадке значения бояр — они по-прежнему оставались советниками, наместниками, воеводами. Новый порядок оформления княжеских грамот говорит скорее всего о росте значения личной великокняжеской канцелярии, во главе которой стояли особые доверенные лица — дьяки, т.е. секретари. Они составляли грамоты, они их переписывали, они же и заверяли, привешивая великокняжескую печать. Сами же дьяки грамот, как правило, в это время не подписывали — в Троицком архиве сохранилась за эти десятилетия только одна грамота, подписанная дьяком великого князя Степаном.
Перед нами — важный шаг в складывании технического аппарата великого княжества. Еще сравнительно недавно великокняжеские дьяки назывались только по именам, иногда — уменьшительно-пренебрежительными кличками. Так, духовную грамоту Ивана Калиты писал некий Кострома — видимо, уроженец этого города. Духовную великого князя Ивана Ивановича, отца Донского, писал (около 1358 г.) какой-то Нестерко. В этой духовной впервые говорится о дьяках — наряду с казначеями, тиунами и посельскими они после смерти князя отпускаются на «волю». Это указание очень интересно. Значит, дьяки Ивана Ивановича — несвободные люди, подобно другим слугам, управлявшим княжеским хозяйством. Как и они, дьяки-грамотеи относились в XIV в. к верхнему слою служилых холопов, которые в Западной Европе назывались министериалами.
Первую духовную Донского (в 1370-х годах) писал тот же старый слуга его отца — теперь это уже Нестер, и мы наконец узнаем, что он действительно назывался дьяком. Вторую духовную Донского (1389 г.) писал некто Виук 43 .
В XV в. пренебрежительные клички великокняжеских дьяков исчезают. Первый дьяк, названный по «фамилии», — Тимофей Ачкасов, писавший вторую духовную великого князя Василия Дмитриевича (ок. 1417 г.). «Фамилию» имел и писец третьей духовной — Алексей Стромилов. Судя по этим признакам, положение дьяка меняется — его значение и авторитет растут 44 .
При Василии Васильевиче дьяки становятся не просто писцами, но секретарями и советниками великого князя. Тут-то и меняется порядок оформления грамот. Нескольких дьяков мы знаем по именам и по важным фактам их служебной деятельности.
В 1441/42 г. Дмитрий Шемяка, укрывавшийся в Бежецком Верхе, получил «весть», что великий князь Василий идет на него походом. Эту «весть» подал ему Кулодарь Ирежский — дьяк великого князя, хорошо осведомленный, очевидно, о его намерениях. Шемяка «убеже», но Кулодарь был наказан: «доличився» его Василий Васильевич «велел и кнутьем бити, по станом водя, да и дьячество отнял у него» 45 .
Однако дьяк-переветник скорее исключение, чем правило. Гораздо чаще дьяки служили своим князьям верой и правдой, выполняя труднейшие и опаснейшие задания.
По свидетельству Ермолинской летописи, дьяк Степан Бородатый должен был отвезти в Новгород яд для отравления жившего там Дмитрия Шемяки. Тот факт, что такое поручение, столь же ответственное, сколь и (мягко выражаясь) деликатное, было возложено на этого дьяка, свидетельствует о полном доверии к нему и о его важной роли при великом князе. В январе 1462 г. Степан Бородатый входил в состав официального посольства Федора Челядни и Федора Белеутова на переговорах с новгородской «господой» 46 .