Под знаменами Москвы

Алексеев Юрий Георгиевич

В результате докончаний 40—50-х годов XV в. Москва, Тверь и Литва оказались связанными попарно между собой равноправными договорами. Фактически это означало выход Твери из сферы влияния великого князя Московского — полный политический суверенитет великого княжества Тверского, сохранявшийся путем сложного лавирования между Москвой и Литвой.

В середине XV в. в связи с ослаблением Москвы в результате феодальной войны Тверь переживала последний период своего расцвета как самостоятельное феодальное княжество. В своем «Похвальном слове» тверскому князю Борису Александровичу инок Фома называл его «новым Константином», сравнивал с римскими и византийскими императорами, титуловал «царем», «самодержцем», сообщал о его венчании царским венцом ³⁴ . О значении Твери как политического, идеологического и торгового центра свидетельствует и знаменитое «Хождение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина ³⁵ .

Фактическое положение Тверской земли к началу 60-х годов было достаточно противоречиво. Тверь входила в состав Русской земли, но не была включена в систему политической иерархии, возглавлявшейся Московским великим князем, а занимала особое положение. Тверской епископ был подчинен митрополиту всея Руси — в церковном отношении Тверь тяготела к православной Москве, а не к униатскому Киеву, но тверской епископ почти никогда не ездил в Москву в отличие от глав других русских епархий, признававших власть московского митрополита. В политической сфере Тверской великий князь сохранял полную самостоятельность (с оглядкой на Литву), и это важнейший факт, характеризующий московско-тверские отношения.

Особое положение в составе Русской земли занимал Господин Великий Новгород. Договор 1449 г. с Казимиром Польско-Литовским признавал его сферой политического влияния великого князя Московского. Однако реальное содержание этого влияния ни в коей мере не следует преувеличивать. Могущественная боярская олигархия, тесно связанная с городской общиной и независимая ни от какого князя, проводила фактически самостоятельную политику. Она оказывала поддержку Шемяке: предоставляла ему политическое убежище и признавала «великим князем» после его разгрома под Галичем в 1450 г. Враждебная Москве политика новгородской правящей верхушки — основная причина зимней войны 1456 г., закончившейся после поражения новгородцев под Старой Руссой Яжелбицким договором. Докончальная грамота, составленная от имени Великого Новгорода, отражает настойчивое желание новгородских властей сохранить традиционные основы отношений с великим князем, сложившихся еще в первые десятилетия XIII в. ³⁶ Эти отношения носили строго договорный характер и скреплялись взаимным крестным целованием: великие князья выступали как договаривающиеся стороны и принимали на себя ряд обязательств по отношению к Новгороду. Важнейший принцип этих обязательств — «Новгород держати… в старине, по пошлине, без обиды». В ответ на это «мужи новгородские» обязались «княжение… держати честно и грозно».

Фактическое содержание новгородских условий — полное сохранение неприкосновенности внутреннего строя Новгородской земли. Волостями этой земли управляли исключительно «мужи новгородские», а великие князья получали от волостей только «дар». Вся исполнительная и судебная власть сосредоточивалась в руках посадника, без которого великим князьям «суда не судити, ни волостей раздавати, ни грамот давати». В новгородских волостях ни сами великие князья, ни их люди не могли держать сел, принимать закладней, выводить оттуда людей в свою землю. Великие князья не имели права управлять Новгородом, находясь в своем княжении «на Низу»: все свои судебно-административные функции они могли осуществлять, только будучи в самом Новгороде.

Княжеские доходы с Новгородской земли подробно оговаривались: в Русу князья могли ездить «на третью зиму», в Ладогу — «на третье лето», княжеская охота («звери гонити») допускалась в летнее время на Взваде. Посылка осетринников и медоваров на Ладогу регулировалась «по старым грамотам по крестным». Точно оговаривались и размеры пошлин княжеских «дворян» (судебных исполнителей). Осуществляя вместе с посадником свои судебные функции в Новгороде, великий князь мог «судей слати по волостям» только в Петров день — «как пошло». На территории Новгородской земли великие князья и их «мужи» владели только пожнями.

Ряд статей посвящен вопросам торговли: регулировались размеры мыта на Суздальской земле, оговаривалось право «гостем гостити без рубежа» со ссылкой на грамоту ордынского хана («по цесареве грамоте»), особо подчеркивалась монополия новгородцев на торговлю «в Немецком дворе» и неприкосновенность этого двора для великих князей: им «двора… не затворити, ни приставов не приставливати». Новгородская «господа» намеревалась твердо держать в своих руках внешнюю европейскую торговлю — один из главных источников своего экономического могущества.

Что же со своей стороны новгородцы обещали великим князьям в качестве реализации общего своего обязательства «княжение ваше держати честно и грозно»? Во-первых, «не таити» княжеских пошлин. Во-вторых, согласие на пребывание в Волоке (Вышнем) и Торжке княжеских тиунов наряду с новгородскими («на своей части»). Как видим, никаких существенных, принципиально новых черт в отношениях с великим князем новгородская «господа» не допускала, несмотря на свое военное поражение и вызванные им просьбы о мире.

Московская грамота существенно отличается от новгородской ³⁷ . Ее основное положение — установление суда на Городище по спорным делам между людьми великого князя и новгородцами, причем окончательный арбитраж в таких делах принадлежал великому князю совместно с посадником. Суд великокняжеского наместника в Новгороде объявлялся неприкосновенным для новгородцев, за исключением особых случаев — «ратной вести или город коли имут делати», т.е. случаев, связанных с непосредственной обороной Новгорода. Принципиально новым положением является отмена впредь «вечных» (вечевых) грамот и требование запечатывать все акты великокняжеской печатью. Исполнение этих требований значительно усиливало бы влияние великого князя на новгородские дела и ставило бы их под его формальный контроль. Однако эти требования, растворенные в массе других частных условий договора, носили, по-видимому, декларативный характер. Во всяком случае, нет данных о том, что они действительно исполнялись новгородцами: до нас дошли акты Господина Великого Новгорода, относящиеся ко времени после Яжелбицкого мира и утвержденные без всякого участия великокняжеских волостей: перемирная грамота 18 марта 1466 г. с ганзейскими городами и жалованная грамота 1459—1469 гг. игумену Соловецкого монастыря Ионе на острова в Белом море ³⁸ .

Яжелбицкий договор явился не более чем временным компромиссом. Между великокняжеской властью и новгородской «господой» не было достигнуто действительно прочного, эффективного согласия. Основные политические институты боярской республики остались без какого-либо существенного изменения, и московско-новгородские отношения продолжали сохранять противоречивый, неустойчивый характер. Поездка Василия Темного с сыновьями Юрием и Андреем Большим зимой 1460 г. «миром» в Новгород была, по-видимому, попыткой московской стороны реализовать продиктованные ею положения Яжелбицкого договора.

Едва ли эта попытка была успешной. Официальная Московская летопись кратко сообщает, подчеркивая московско-новгородское согласие, что Василий был принят «с великой честью» ³⁹ . По данным Софийско-Львовской летописи, приезд Василия вызвал бурную манифестацию на вече и заговор с целью убийства великого князя и его сыновей. Однако архиепископу Ионе удалось отговорить заговорщиков от исполнения этого замысла, угрожая расправой со стороны оставшегося в Москве великого князя Ивана ⁴⁰ . Этот рассказ находит подтверждение в Ермолинской летописи: нападение на воеводу Федора Басенка, возвращавшегося на Городище после пира у посадника, и убийство его слуги «шильниками» были сигналом; новгородцы «возмятошася и приидоша всем Новым Городом на великого князя к Городищу». По словам летописца, они «чаяли, что князя великого сын пришел ратью на них» ⁴¹ .